Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 3

Пала чистота Священного Предания, искаженная языческим царством грубой силы, хотя и смягченной христианским учением, ослабела власть, и стали одно за другим падать царства. Пал Рим31, пала Византия32, пала империя Карла Великого33, пала могущественная Испания34. На обломках этих царств восставали мелкие сравнительно с ними государственные единицы, восставали и вновь падали, и вновь восставали, чтобы вновь пасть. И через всю эту систему хронических падений красною нитью как средством к поднятию проходило укрепление власти, как регулятора общественной и политической жизни народов. Но власть эта, не имевшая в своей основе божественности своего происхождения, лишенная истинной теплоты христианского учения, преподающего, что «нет власти, аще не от Бога»35, вырождалась в деспотизм, в разгул и своеволие ближайших этой власти, в угнетение слабых, в бездушную заносчивость и жестокость сильных. Наступавшая реакция снизу, в свою очередь лишенная устоев в христианстве, вырождалась в деспотизм еще худший — в борьбу всех против каждого и каждого против всех. Недолговечный режим создавал и недолговечные идеалы, неуверенность в завтрашнем дне рождала и соответственное отношение ко дню текущему со стороны рук, держащих власть народную. Такой неустойчивости правового и политического порядка, какого мы, участники или деятели текущей истории человечества, являемся страдающими зрителями, мир не видывал с тех пор, как в нем получила жизнь государственная идея. Древний Египет счет вел своему существованию тысячелетиями36, Персия37, Ассирия38, Вавилон39, наконец, Римская империя — все это образцы непонятной нам долговечности. Зиждилась эта долговечность на принципе, проведенном во всей чистоте — власти единой и нераздельной. Рим как республика с выборным его началом мог существовать только как маленькое орлиное разбойничье гнездо, тесно сплоченное ввиду угрожающей ему ежедневно опасности от соседей. В гнезде этом каждый с детства знал и намечал своего будущего атамана. Но и в Риме с расширением пределов гнезда появилось стремление к установлению определенной власти: сперва — консулы, диктаторы, триумвиры40, а затем народная государственная созревшая идея создала как идеал власти и могущественных императоров. Но власть эта, созданная на почве язычества, должна была роковым образом привести себя к самообоготворению и тем самым к самоуничтожению, хотя все же и она как власть, как часть принципа вечного просуществовала, сравнительно с современными принципами, весьма долго.

Современный принцип — народовластие, самоуправление, противопоставленный принципу власти самодержавной и нераздельной, прямо этой последней враждебный, девизом своим выставил на своем знамени: Liberte, Egalite, Fraternite41. Провозглашенный всего какое-нибудь столетие тому назад нацией, считающей себя передовою, он довел теперь тех же своих авторов, французов, до того, что они, указывая на эти широковещательные слова, изображенные золотыми буквами на фронтонах общественных зданий du peuple soliverain42, глумятся, злорадно говоря:

«Liberte — point. Egalite — point. Fraternite — point43, — и ждут не дождутся, чтобы крикнуть: vive l’Empereur44, в Empereur’e ожидая, конечно, не христианского монарха, а демона Наполеона I. Такова уже роковая судьба проведенного во всей чистоте выборного начала: необузданная свобода вырождается в кровавый деспотизм — Маратов, Робеспьеров45 и им подобных.

Посмотрите внимательнее на Запад, кумир наших беспочвенников: что за мракобесие там творится! Америка за какое-нибудь пятидесятилетие выродилась в царство мамона, золотого тельца, тяжестью своего доллара почти раздавившая своих экономических рабов. Австро-Венгрия на наших глазах распадается на струпья парламентской проказы. Англия — этот идеал самоуправления, в своем парламенте считает зубы своим членам. Германия, несмотря на императора Вильгельма46, с которым ей поневоле приходится считаться, мечтает о восстановлении цветных клоков своего политического одеяла. А Панама французов47, Дрейфус48, анархизм49 с его бомбами и резней невинных жертв! Все это живые примеры неизбежного, рокового вырождения выборного начала, противного всему существу человеческой природы, живой и деятельной только при условии осуществления даже в каждом отдельном человеке твердой, единой воли, укрепленной религией, дающей смысл и значение всему сущему. «Кесарево — кесареви, Божие-Богови!»50