Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 3

На письмо твое от 24-го апреля, полученное мною в Петербурге, отвечаю из Оптиной Пустыни, находящейся в Калужской губернии, в 4-х верстах от города Козельска. Скажу тебе, что я очень рад, что ты мог уклониться от управления имением Николая Николаевича [Муравьева-Карского]. Пожертвование, которое человек приносит собою достойному человеку, особливо когда с таким пожертвованием соединена польза Отечества, — прекрасно; но пожертвование собою Богу, Которому мы и без того принадлежим, несравненно превосходнее. Сверх того последнее пожертвование собственно для нас необходимо; необходимо нам прежде смерти примириться и соединиться с Богом, посредством покаяния, чтобы не услышать на суде Его: «не вем вас: отыдите от Мене называвшие Меня Господом Своим и нарушавшие Мои заповедания». Живя в Сергиевой Пустыни, которая все-таки монастырь, я не выдерживаю напора волн и вихрей житейских, часто колеблюсь и падаю: что же сказать о жизни в полной зависимости от міра и посреде его?

В таком убеждении я захотел соглядать собственными очами Оптину Пустынь, которая в настоящее время есть бесспорно лучший монастырь в России в нравственном отношении, особливо Скит ея, находящийся в 100 саженях от самой Пустыни, огражденный со всех сторон вековыми соснами на песчаном грунте, недоступный для женского пола, могущий удовлетворить благочестивым желаниям отшельника в наш век. В нем живет много дворян, занимающихся духовною литературою; но тамошнее сокровище — духовник или старец их, в руках которого нравственное руководство скитской братии и большей части братий монастырских, то есть всех благонамеренных и преуспевающих в добродетели. Он — из дворян, 68-ми лет; со мною в самых дружеских отношениях. Соображая потребности души моей и моего тела, я избрал Скит местом для окончания дней моих в безмолвии, и, чтобы дать этому начинанию некоторую прочность, покупаю корпус деревянных келлий. При этом деле я упомянул здешним главным инокам, беседовавшим со мною, и о тебе. Келлии требуют поправки, даже перестройки; для жительства оне будут годны лишь к лету 1858-го года. Таковы мои собственные действия, в которых явствует мое произволение и суждение; но это произволение, это суждение, эти действия вручаю воле Божией, моля Ее руководить мною и располагать по Ея премудрым и всеблагим целям.

Весьма хорошо сделаешь, отдав Алешу в семейство Муравьевых и потому, что образовать его в Тифлисе гораздо удобнее, и потому, что Тебе, вероятно, придется проводить много времени в разъездах. Кроме того молодой человек, воспитываясь на чужих руках, лучше обтирается; семейство же Муравьева строгой нравственности. Николай Николаевич, кажется, прочен на своем месте. Много было толков в Петербурге, что с ним никто не уживается, что по этой причине дадут ему другое назначение; но пред моим отъездом уже толковали, что не уживаются с ним взяточники и прочие лица, расположенные к злоупотреблениям, что по этой причине надо подержать его на Кавказе, чтоб он успел истребить гнездо взяточников и завести семью благонамеренных людей.

Остается мне пожелать Тебе благополучного лечения в Пятигорске, о чем не оставь написать по окончании курса вод подробно, и прочих всех временных и вечных благ.

Тебе преданнейший брат,

Архимандрит Игнатий.

1856 года 11 июня.

Оптина Пустынь

Н. Н. Муравьеву-Карскому

Милостивейший государь,

Николай Николаевич!

Получив письмо Ваше из Ставрополя, я не хотел отвечать Вам из среды рассеянности Петербургской, а желал исполнить это из уединенной Оптиной Пустыни, куда сбирался съездить по требованиям и души, и тела. Находясь уже в этой Пустыне, получил и другое письмо Ваше, от 4 мая. В нижеследующих строках отвечаю на оба письма.