Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 3

Но с некоторого времени Семида оказалась нездорова. Как-то утром мне сказали, что она скончалась в объятиях матери, причем без предсмертного томления. Сраженная горестию, обняв своего сына, я поспешила к ним, чтобы поплакать с несчастною Саломиею. Дойдя до искомой улицы, мои люди с трудом могли проложить дорогу моим носилкам, ибо флейтщики, певчие и толпы народа теснились вокруг дома. Остановясь на подходе, я заметила, что толпы расступились пред группой идущих, и расступились с почтительным любопытством. Во-первых, в этой группе я узрела отца Семиды. Но вместо горести, которую я ожидала прочесть на почтенном лице его, оно выражало глубокое убеждение и странную надежду, для меня непонятные. Подле него шли три человека простой и грубой наружности, бедно одетые, за ними, завернувшись в мантию, шел некий Муж во цвете лет. Я подняла глаза. И вдруг опустила их, как бы пред ярким сиянием солнца. Мне казалось, что чело Его озарено, что венцеобразные лучи окружают Его локоны, ниспадавшие по плечам, как у жителей Назарета. Невозможно выразить тебе, что я почувствовала при взгляде на Него. Это было вместе могущественное влечение, ибо неизъяснимая сладость разливалась во всех чертах Его, и тайный ужас, потому что глаза Его издавали блеск, который как бы обращал меня в прах. Я последовала за Ним, сама не зная, куда иду.

Дверь отворилась, и я увидела Семиду; она лежала на одре, окруженная светильниками и овеянная ароматами. Она была еще прекрасна небесным спокойствием, но чело было бледнее лилий, рассыпанных у ног ее. И синеватый перст смерти оставил след на ее впалых ланитах и поблекших устах. Саломия сидела подле неё безмолвная, почти лишенная чувств. Она, казалось, даже не видела нас. Иаир, отец девицы, бросился к ногам Незнакомца, остановившегося у постели, и, указывая Ему красноречивым жестом на усопшую, вскричал: «Господи! Дочь моя в руках смерти, но если Ты пожелаешь, она оживет!» Я затрепетала при сих словах, как бы сердце приковалось к каждому движению Незнакомца. Он взял руку Семиды, устремил на неё Свои могучие взоры и произнес: «Встань, дитя Мое». Фульвия, она повиновалась! Семида приподнялась на своем ложе, поддерживаемая невидимою рукою, глаза ее открылись, нежный цвет жизни расцвел на ее щеках. Она протянула руки и вскричала: «Матушка!» Этот крик разбудил Саломию. Мать и дочь судорожно прижались друг ко другу, а Иаир, простершись на землю и осыпая поцелуями одежды Того, Кого называл Учитель, повторял: «Что должно, чтоб служить Тебе, чтобы получить жизнь вечную?» — «Изучить и исполнять два закона: любить Бога и любить ближнего!» Сказав это, Он скрылся от нас, как эфирная, светлая тень. Я стояла на коленях, сама того не замечая, затем встала и возвратилась домой. Блаженное семейство вместе с отцом Иаиром было на вершине наслаждения. Изобразить их нельзя ни кистью, ни пером.

За ужином я рассказала Понтию всё, чему была свидетельницею. Он поник головою и сказал: «И ты видела Иисуса Назаретского? Это Его ненавидят фарисеи и саддукеи, люди Ирода и лукавные левиты. С каждым днем возрастает эта ненависть, и мщение витает над главою Его. А между тем речи Назарянина — речи мудреца и чудеса Его — чудеса Истинного Бога. За что они ненавидят Его? За то, что Он обличает их пороки и непокорность. Я слышал Его однажды: «Убеленные гробы, порождение ехидны, — говорил Он фарисеям. — Вы взваливаете на рамена братий ваших ноши, до которых бы не хотели коснуться концом пальца; вы платите подати за травы — мяту и тмин, но мало заботитесь об уплате должного по законам веры, правосудия и милосердия». Смысл этих слов, глубоких и истинных, раздражает этих надменных людей, и горизонт мрачен для Назарянина». — «Но ты будешь защищать Его, — вскричала я с ужасом, — ты имеешь власть!» — «Моя власть не что иное, как призрак пред этим мятежным, коварным народом! Между тем я бы душевно страдал, если б должен был пролить Кровь этого Мудреца».

С этими словами Понтий встал и вышел, погруженный в глубокую думу. Я осталась одна в мрачной и невыразимой грусти. День Пасхи приближался. На этот праздник, столь важный у евреев, стекалось в Иерусалим множество народа со всех концов Иудеи для принесения в храме торжественной жертвы. В четверток, предшествовавший этому празднику, Понтий сказал мне с горестию: «Будущность Иисуса Назарянина очень неутешительна. Голова Его оценена, и сегодня вечером Он будет предан архиереям». Я задрожала при этих словах и повторила: «Но ты защитник Его!» — «Могу ли я это сделать, — мрачно сказал Понтий. — Он будет преследуем, изменнически предан и осужден на смерть жестокую».