Сергий Нилус - Полное собрание сочинений - Том 3

«Судьбы Господни неисповедимы ко мне, недостойному — так пишется в этой рукописи. — Щедр Господь и многомилостив: не дал погибнуть и мне, окаянному, по Своему милосердию, но спас меня от погибели, Боже и Искупителю мой! Несколько раз в моей жизни защищал меня, многогрешного, Создатель мой невидимым Промыслом Своим.

Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже!

Я служил еще юнкером в 1837 году в Драгунском его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полку. Был я на Царском смотру при городе Вознесенске Херсонской губернии. Покойный Император Николай Павлович за четыре версты от Вознесенска сомкнул в колонну весь наш 24-тысячный корпус, и как у нас была двойная служба — пешая и конная, то, чтобы поразить, во славу русского воинства, разных посланников, бывших при Государе, Государь скомандовал всему корпусу:

— С места: марш-марш!

Это означало — во весь опор сомкнутой колонной.

Мы не доскакали полуверсты до Вознесенска, как Государь скомандовал:

— Стой!

И две части людей спешил с лошадей; ружья с плеч долой; сомкнул пешие колонны в батальоны; со всего корпуса застрельщиков вперед, — и штурмом брать город Вознесенск холостыми зарядами.

Действительно, для иностранцев это была картина удивительная: в один момент явилась пехота и началось примерное сражение.

Когда весь корпус несся во весь опор колонною, то от глубокого песку и пыли не видно было рядом человека, — все равно как бы горел губернский город. В это самое время, когда мы от места отскакали с версту, в первом эскадроне нашего первого полка, из первой шеренги под рядовым споткнулась лошадь, и он слетел долой; на скаку на него наткнулся рядовой второй шеренги и тоже слетел; потом второго эскадрона передней и задней шеренги на эту кучу наткнулись рядовые и попадали; потом третьего эскадрона обеих шеренг люди попадали — человека четыре. Я был за этим эскадроном в замке за унтер-офицера. Подо мною была очень быстрая матка хорошей езды: она перескочила через кучу солдат. Я с нее слетел и очутился впереди всей кучи. Мне ободрало все лицо песком, и хлынула кровь; лошадь же моя, как и все, понеслась со своим эскадроном. Потом 5-го, 6-го и 7-го эскадрона люди натыкались на нас и слетали; и мне подковой проломило край кивера, оторвало саблю с кожаной портупеей, изогнуло саблю и, наконец, разорвало подковой на спине поперек куртку. Перед 8-м эскадроном ветер повернул в другую сторону, и нашу кучу люди начали объезжать. В куче нашей четырех человек побило до смерти, некоторых изранило; меня же цирюльники подняли без чувств, обмыли мне лицо уксусом и вином, давали нюхать спирт; после этого я очнулся, подкрепил себя белым вином, и меня довезли до лагерей на подводе.

Так неожиданно спас меня Творец мой небесный. Не готов еще я был, видно, для Его царствия.

После свадьбы Наследника Цесаревича, Александра Николаевича, ныне Государя Императора, как он был шефом нашего полка, то три его полка — наш, гусарский и пехотный Бородинский — в начале Апреля 1841 года вступили для церемониала в Москву на Царский смотр. От города Подольска до Москвы мы выступили в полной парадной форме. Я был офицером. За 12 верст от Москвы нас начал нудить дождь как из ведра. Мои сапоги были почти полны воды, не говоря уже о белье, которое было все мокро. Когда мы в Москве подъехали к квартире, то мой человек и денщик едва сняли меня с лошади. Меня стала трепать лихорадка, сделался сильнейший жар и бред. Полтора дня меня пользовал полковой штаб-лекарь Афанасьев. Видя, что мне хуже, он отнесся к полковому командиру, генералу Левенцу, чтобы меня, как труднобольного, отправили на Гороховое поле в госпиталь. Отвезли меня туда на третий день моей болезни в хозяйской коляске. Ординатор Сонцев и дежурный доктор приказали мне поставить 60 пиявок, но ни одна не принялась. Потом поставили 50 банок на спину, иссекли всю спину, но ни капли крови не было. Обернули меня всего горчичниками — тоже пользы не было. В добавление мне давали разные микстуры и порошки, но я лежал решительно как колода до семи с лишком суток моей болезни. Наконец увидали, что мне нет никакого спасения и дали знать главному военному доктору, генералу Пеликану. Он немедленно приехал — награди его, Господи, Своими щедротами! — и говорит:

— Жаль молодого человека: жизни ему не более двух часов. Скорее испытать одно средство: велеть фельдшерам поставить ему в каждую ноздрю по пиявке.

И как только пиявки напились крови досыта и отвалились, я через десять минут после того мог говорить и сидеть. Когда выдавили пиявок, то крови моей нельзя было отличить от дегтя.

Опять милосердие Божие явно спасло мне жизнь. Опять я не был готов приобщиться к жизни вечной.