И вспоминаются мне слова пророка Исаии, обращенные к падшему херувиму деннице, ставшему богоборцем диаволом.
Что осталось теперь от светской власти папы? велик ли авторитет его теперь и в самой-то Римской церкви?
25 мая
С. А. Манаенкова. — О том, как я поселился в Оптиной. — Слова о. Егора Чекряковского о нашем поселении в Оптиной. — Мой сон об о. Амвросии Оптинском: — Видение о. Амвросия в тонком сне. — Старец о. Иосиф и мой сон.
Приехала помолится, пожить и отдохнуть в Оптиной София Александровна Манаенкова. Эта раба Божия — дитя Оптинского духа: о ней стоит поговорить особо.
Наше знакомство впервые завелось в августе 1907 года, когда мы с женой приезжали из Валдая, где тогда временно проживали, в Оптину Пустынь помолиться Богу, поговеть и войти в общение с Оптинскими старцами, которых я любил и знал, но с которыми жена моя лично еще не была знакома. По моим рассказам она уже успела душой привязаться к ним: надо было привязанность эту закрепить личным свиданием, что и было сделано Успенским постом того незабвенного 1907 года, когда старцами было решено наше поселение на жительство с ними на благословенной земле Оптинской... Впрочем я, помнится, еще ничего не записал о том, как совершилось это важнейшее в нашей жизни событие. Запишу, пока оно еще свежо в памяти, а потом — честь и место Софье Александровне.
Дело было так.
В конце июля 1907 года говорит мне жена:
— Что же это мы всё никак не можем собраться в Оптину? Столько ты мне наговорил о ее духовной красоте, о ее старцах, о живописности ее местоположения, а как ехать туда, так ты все оттягиваешь. Напиши о. архимандриту и о. Варсонофию, что собираемся к ним погостить. Ответят, и тогда — с Богом.
Я так и сделал.
Вскоре от обоих старцев я получил ответ, с любовью нас призывающий под покров Оптинской благодати на богомолье и на отдых душевный, сколько полюбится и сколько поживется.
Мы наскоро собрались и поехали.
На жену Оптина произвела огромное впечатление. Про меня говорить нечего: я не мог вдосталь надышаться ее воздухом, благоуханием ее святыни, налюбоваться на красоту ее соснового бора, наслушаться ласкающего шепота тихоструйных, омутистых вод застенчивой красавицы Жиздры, отражающей зеркалом своей глубины бездонную глубину Оптинского неба,..
О красота моя Оптинская! о мир, о тишина, о бемятежие и непреходящая слава Духа Божия, почивающая над святыней твоего монашеского духа, установленного и утвержденного молитвенными воздыханиями твоих великих основателей!...
О благословенная моя Оптина!
К Успеньеву дню мы готовились, а на самый Велик день Богоматери удостоились быть и причастниками Святых Таин. На следующий день, 16 августа, был праздник Нерукотворенному Спасу, день из-за родового нашего образа особо чтимый в моей семье. Мы были у поздней обедни. После отпуста мы с женой направились к выходу из южных врат храма. У самого выхода, у Казанской иконы Божией Матери, нас встречает один из старцев, иеромонах о. Сергий и, преподавая нам свое благословение, неожиданно для нас говорит:
— Как жаль, С. А., что вы от нас так далеко живете!
— А что?
— Да вот, видите ли, есть у нас помысл издавать Оптинские листки вроде Троицких: жили бы вы где-нибудь поблизости, были бы нашим сотрудником.
— За чем же, — говорю, — дело стало? Мы, слава Богу, люди свободные, никакими мирскими обязанностями не связанные: найдется для нас в Оптиной помещение — вот мы и ваши.
— Ну что ж, — говорит Старец, — Бог благословит. Переговорите с о. архимандритом и с о. Варсонофием: благословят они — и поселяйтесь с нами: что может быть лучше нашей Оптинской жизни?!
Мы были вне себя от неожиданной радости.
Разговор этот происходил во Введенском храме, как раз под Казанской иконой Божией Матери, у правого клироса Никольского придела.
И запали нам слова батюшки о. Сергия в самую глубину сердечную: и впрямь — что может быть лучше жизни Оптинской?!