Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

Коллектив каббалистов был смешанный, немецко-еврейский. В кабинетиках, где они сидели по двое, было тихо и спокойно. Исследователи читали тексты, комментировали их друг другу, пытались разобраться в темных и двусмысленных местах. Кто занимался гематрией, кто нотариконом, кто темурой. Так, во всяком случае, гласили таблички на дверях. Насколько я знаю Каббалу, работой сотрудники отдела были обеспечены на пять-шесть тысяч лет. Но в помещениях отчетливо пахло типографской краской, а из-за двери в торце коридора доносился отчетливый механический стрекот.

Значительную часть обширного зала занимал странный механизм, напоминающий огромный арифмометр, соединенный с телетайпом. Барабаны арифмометра медленно проворачивались, издавая щелкающие звуки, а телетайп непрерывно извергал из себя бумажную ленту, которая поступала под механические ножницы и разрезалась ими на куски размером с театральный билет. Две белокурые девушки в синих халатах брали эти "билеты", скатывали их в трубочки и отдавали солдату, который и производил основную операцию. А заключалась она в следующем: вдоль стены в прочных железных клетках стояли слепленные из глины грубые подобия человеков с огромными распахнутыми ртами — числом пять. Солдат вынимал изо рта очередного болвана уже лежащую там бумажку, вкладывал новую — и возвращался к девушкам. На каждую использованную бумажку ставилась печать, исходящий номер, после чего она накалывалась на заостренный проволочный штырь. В углу комнаты уже стояло десятка три полностью использованных штырей. Делалось все это молчком, движения людей совпадали по ритму со щелчками "арифмометра", и впечатление создавалось самое жуткое.

— Пойдемте отсюда, барон, — сказал я. — Здесь начинаешь представлять себе Вечность: Не так уж ошибался Федор Михайлович. Она, конечно, не совсем похожа на баньку с паутиной по углам — но что-то общее есть. Не хватает только лозунга: "Здесь выковывается дар немецкого гения к славной дате Тысячелетия Рейха!"

— Зря смеетесь, Николас, — сказал барон. — Мы уже перебрали четверть комбинаций. Может быть, через час, может быть, через день — но я услышу, как эти медхен завизжат от ужаса. И тогда, может быть, — он посмотрел на меня.-

Нам надо лететь в Иерусалим. Вы видели это своими глазами. Скажите ему.

Помогите мне убедить его.

— Не имею права, — сказал я. — Но рассказать, что я видел — обязан.

— Да. Просто расскажите, что вы это видели. Он поймет. Хотите коньяку?

— Хочу.

Кабинет Зеботтендорфа располагался в отделе Крови дракона. Там трудились четыре молодых человека самого подозрительного вида. Отдел напоминал декорацию фильма о безумном ученом: коктейль из физической, химической и оптической лабораторий, составленный с истинно немецкой обстоятельностью и сентиментальностью. Рядом с точными и дорогими приборами стояли вазочки с цветами, на стенах среди таблиц висели фотографии девушек и собачек, а также салфетки, на которых вышиты были любимые Зеботтендорфом назидательные стишки. Из стоящего в углу "телефункена" доносились предательские синкопы джаза Глена Миллера.

Проезжал я их хваленую Чаттанугу — ничего особенного. Обыкновенный полустанок.

— Сейчас я вам покажу кое-что, — барон заговорщицки понизил голос, отпирая сейф. — Вот, взгляните: подлиная кровь дракона.

В хрустальной пробирке алели похожие на бусины гранулы ксериона.

Мне понадобилось немало усилий, чтобы промолчать.

Дело в том, что обычно ксерион помещается в капсулы из пчелиного воска. Он, конечно, просвечивает сквозь них, но тускло. Цвет гранул — коричневый, и они неправильной формы. Но тот ксерион, который мы переправляли "Гугенотам свободы" для выхода Америки из Великой депрессии, тот, который вез Брюс, а потом и я — тот был из чисто эстетских соображений запечатан в воск горных пчел, подкрашенный кармином. И вот перед собой я видел десяток гранул того самого ксериона…

— Кровь дракона — это, если я правильно помню, одно из названий Философского камня? — сказал я.

— Совершенно верно, — обрадовался моим познаниям Зеботтендорф. — Вот этого количества достаточно для того, чтобы произвести центнер чистейшего золота.

Скоро мы приступим к синтезу этого вещества…

— Стоило ли тогда затевать войну? — пожал я плечами.

Зеботтендорф огляделся, взял меня за плечи и сказал негромко…

— Война — это дело рук политических пигмеев. А мы с вами маги, Николас. Какой коньяк вы предпочитаете?

В сейфе стояла всего одна бутылка…

14

Подвигну мертвих, адских, воздушних и водних,

Соберу духов, к тому зверей многородных.

Созову купно, прийдут змии страховидни,

Гади, смоки, полозы, скорпии, ехидны:

Феофан Прокопович

К концу дня у них были ключи от двух сдающихся на короткий срок квартир: в Хамовниках и на станции Лось, пропуск в семейное общежитие Останкинского пивзавода и обещание пустить на ночь в студию одного малоизвестного фотохудожника. Этим обещанием и воспользовались в первую очередь.