Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

— Да нет, — сказал я. — Никто с вами даже разбираться не хочет… Вы для них просто знакомый, хороший парень, с которым можно поорать на бейсбольном матче, выпить, вот как мы сейчас…

— А может, ребята просто решили зажилить мою долю, вот и валяют дурака? — сказал Атсон.

— Нет, — сказал я. — С банковским счетом все в порядке. Более того — весь общак теперь мой.

— Хорошо, — сказал Атсон. — Тогда я просто начну набирать новую команду.

— Действительно просто…

Атсон разлил смирновскую по рюмкам.

— Ник, — сказал он. — Все пройдет. Вы сильный человек, и вылезете из любого дерьма. Если я чем-то смогу помочь…

— Я знаю, — сказал я. — Спасибо, Билл.

— Слушайте, Ник, — он вдруг уставился на бутылку. — Мы здесь сидим уже целый час! Такими темпами мы не обойдем Париж и за месяц!

— Да, — сказал я грустно. — Вы правы. Надо двигаться дальше. Ребята, мы идем…

— Идем, — согласно кивнули Габриэль и Виктор Платонович.

— Гарсон, — подозвал я официанта, как следует расплатился, вернул ему целый и невредимый стакан, а потом, показав на спящего в неудобной позе "хвоста", добавил сверх суммы три стофранковые бумажки: — Будьте так любезны, отвезите этого месье в ближайший бордель.

— В бордель?! — восхитился он.

— Совершенно верно. В грязный, дешевый, с дурной репутацией бордель.

— Да, месье! Я знаю такой!

— Я не сомневаюсь, гарсон! Действуйте!

— Слушаюсь!

И мы, четверо в ряд, покинули гостеприимное кафе "Клозери де Лила", не расписавшись на стене, но ничуть об этом не сожалея. "Ролс-Ройс" пополз следом, бесшумный, как летящая сова.

Странно: разговор мой с Атсоном так зацепил меня, что я очнулся от размышлений, лишь увидя перед собой белоснежную скатерть. Мы вчетвером сидели на полукруглом диване с высокой, выше голов, спинкой. Два официанта во фраках сервировали стол с такой скоростью и точностью, что казалось — перед тобой не живые люди, а рабочие с конвейера в чаплинском фильме…

Меню, переплетенное в темную тисненую кожу и оттого толстое, как подарочное издание "Майн Кампф", лежало на краю стола, и Атсон смотрел на него со сложным выражением. Потом он хлопнул себя по лбу и вскинул руку, подзывая телохранителя.

— Стив, — сказал он, — бегом в машину — и принесите-ка тот синий пакет…

Меж тем рядом с очередной бутылью "Смирновской" возник высокий прозрачный кувшин, полный томатным соком.

Виктор Платонович предался воспоминаниям о том, как ребенком гулял с бонной в Люксембургском саду и как его тетешкал на коленях один русский политэмигрант, раскосый и картавый — и добрый-предобрый: Габриэль же рассказывал ему, как в ранней юности ни за что ни про что убил араба, ничего при этом не испытал, вышел сухим из воды, но с тех пор чувствует себя постоянно виноватым перед всеми угнетенными нациями. Именно потому он и пошел в Иностранный легион: ты меня понимаешь? Нет, ты меня понимаешь?..

Тем временем Стив принес пакет. Атсон прищурился.

— Не все друзья вас забыли, Ник, — пакет он держал в поднятой руке, словно бы надеясь заставить меня поплясать. — Лет пять или шесть тому в Голливуде меня опять же затащили на премьеру — правда, это была солидная лента со стрельбой, мордобоем и бабами. Потом был банкет, и Шон Коннери познакомил меня с англичанином, который и сочинил этот фильм. То есть сочинил книжку.

Мы разговорились про старые года, стали припоминать всякие чудные случаи…

И вдруг оказалось, что толкуем мы об одном и том же человеке. Ясное дело, о ком. Где вас искать, он представления не имел, вот и попросил меня передать при случае…

Я разорвал пакет. Ян Флеминг, "Живешь только дважды". И надпись на титульном листе: "Нику Великолепному, без которого не появился бы на свет агент 007". И росчерк…

— Спасибо, Билл, — сказал я. — Жаль, что нет с нами самого Яна. Настоящий был солдат. Он умер в шестьдесят четвертом.

— Помянем всех, кого с нами нет, — сказал Атсон. — Мне везло в жизни на людей.

— Мне тоже, — сказал я. — Царствие им небесное.

Мы вчетвером помянули ушедших, потом без перерыва выпили за живых.

Негромко заиграл оркестр, и певица в черном обтягивающем платье хриплым голосом начала повествовать, как она ни о чем не жалеет.

— Вот дьявол, — сказал Атсон, завернул рукав дешевого пиджачка и посмотрел на циферблат "Картье". — Пора, Ник, скоро начнется…

— Господа, — я поднялся. — Не обращайте на наш уход ни малейшего внимания — духом мы с вами, но тела должны перейти в другое место. Поэтому, милейший Виктор Платонович и любезнейший Габриэль, guljaem придется за четверых.

Надеюсь, вас никто здесь не обидит, — я выразительно поглядел на официанта.

Мы обнялись и облобызались с нашими спутниками, словно прощались навсегда — да ведь навсегда и прощались.

В недрах необъятного "роллс-ройса" нас ожидали строгие вечерние костюмы, для сохранности натянутые на манекены. Можно было переодеться прямо в салоне, не испытывая особенных неудобств.

— Ну, Марти, — сказал Атсон водителю, — довольно ты ползал сегодня, как беременная бегемотиха. Гони-ка в "Олимпию"! Мисс Дитрих открывает сегодня европейские гастроли!