Серия «Гиперборейская чума» [3 книги]

Кроме ковра, в доме ничего не было. Старуха лежала, укрытая пестрым тряпьем, на топчане, ножками которому служили кирпичные столбики. В углу у печки навалена была куча угля. Кошка — естественно, черная — бросилась к гостям в надежде выпросить еды.

— Соседка иногда помогает, — объяснила Светлана.

Гусар оглядел комнату, ничего подозрительного не обнаружил, как-то по-хорошему разобрался с кошкой и сел у порога.

— Собаку… убери… — прохрипела бабка, не открывая глаз.

— Это не совсем собака, — сказал Николай Степанович. — Пусть сидит. Я ему доверяю.

— Ну, смотри…

— Зачем звала, старая?

— Сам больно молодой, — отозвалась бабка.

— Уж какой есть.

— Прощения попросить хочу.

— Прощаю. Дальше что?

— Не от сердца прощаешь, от ума.

— Как могу. Сердцу, сама знаешь, не прикажешь.

— Ох, знаю… — бабка надолго замолчала.

— Бабуль, — позвала Светлана. — Говори уж все.

— Скажу, скажу… Скажу тебе, Николай. А ты, Светка, выйди, не подслушивай.

Рано тебе такое знать.

Светлана фыркнула и пошла прочь.

— Люб ты ей, однако: не спорть девке жизнь, а то не будет тебе удачи… Так о чем я? Да, знать ты хотел, что приключилось…

— Хотел.

— А не боишься?

— Устал бояться.

— Смотри: еще не поздно…

— Поздно. Не оставят они меня в покое.

— Попросишь, поклонишься — оставят.

— Не поклонюсь.

— Это да. Такие не кланяются: вот все и вышли. Осталось: всего ничего. Раз так, слушай. Есть на земле племя. Все, как у людей, а — не сродны они людям. И живут не русским обычаем и не цыганским, а вроде как подпольщики. Многое могут.

— Это я заметил.

— Пристали они к цыганам, как клещ к собаке. Сосут кровь, сосут, не насосались еще. Через них нет нам никакой жизни… Ай, да что я жалуюсь, ты же дельного чего ждешь:

— Да. Если знаешь.

— Буду говорить, а ты на ус мотай. А отчего и почему, поймешь, может, и сам. Вот почему зеркала в доме с покойником завешивают? Потому что кто-то из них обязательно наведается в такой дом. Горе наше им очень полезно. А зеркал они не любят. Ой, не любят… Он, если в зеркало глянет, сам себя заворожить может…

— Так. Еще что?

— Живут они очень долго. Очень долго. Тот, который меня: он еще то время помнит, когда у цыган цари были.

— Понял. Завораживать они могут, порчу насылать могут: что еще?

— Из медных колец золотые делать.

— Не хитрая наука.

— Знают они, когда о них думают. И кто думает. И как.

— Они и узнали, что я о них подумал?

— Конечно.

— А детишки им на что нужны были?

— Не знаю. Только извечная это дань цыганская…

— Ладно. Что им от людей нужно?

— Непонятно мне это было, милый. Вот что всякому начальству от людей нужно? Чтобы слушались да помалкивали. Так и эти…

— Значит, в начальство рвутся?

— Не то, чтобы прямо в начальство. Они всё за спинами маячат. Одного по телевизору даже видела в программе "Время".

— А распознать их можно?

— Трудно их распознать человеку. Гриб есть, его высушишь и покуришь — видеть их начинаешь. Правда, соображение теряешь при этом, не понимаешь ничего.

— Нет, это не годится. От водки, скажем, многие и чертей видят.

— Котята новорожденные, слепые, их чуют. Орать начинают.

— Поди разбери, от чего котенок орет… А собаки?

— Собак они обманывают. Но есть зверек, который змей давит, вот тот — да, тот хитрый глаз имеет…

— Зверек, который давит змей… — Николай Степанович задумался.

— Еще так смешно чирикает, ровно как птица клест…

— Мангуста?

— Мангас-та. Так правильно. Сами-то они мангасами называются.

— Мангасы, значит… Запомню.

— А людей, которых себе служить заставляют, барканами зовут. Тоже запомни.

— Запомню.

— Верховный мангас в воде живет. В море. Его имя Лу.

— Они что, не только на людей похожи?

— Они разные. Есть как люди, есть как крокодилы, только побольше.

— Понятно, — сказал Николай Степанович. — Ты мне скажи вот что: лекарство это бурое, которое я тебе сейчас дам — оно откуда приходит?

— Мангасы делают.

— Точно?

— Да уж куда точнее.

— Плохо дело, — сказал Николай Степанович. — По кругу ходим. И как бы в этот круг прорваться: Давай уж, старая, раз так масть легла — приманивай своего.

— Приманить не смогу, нет у него ко мне больше интереса, а как найти, расскажу.

Зовется он в миру Сулейменовым Насруллой Абдухакимовичем, и когда прибывает, останавливается в крайкомовской гостинице, там ему всегда люкс приготовлен. Имя хоть и не русское, но не узбек он и не татарин. Седой, представительный. Лоб широкий, а над переносицей небольшая вмятинка. И вот здесь, под подбородком, кожа складчатая болтается. Манерой начальник, и люди с ним высокие об ручку ходят. Вот он-то змей главный и есть.

— Змей? — переспросил Николай Степанович. — Змей, воистину змей…

Когда-то крайкомовская, гостиница "Октябрьская" переживала нынче не лучшие времена. Нынешние высокие гости предпочитали останавливаться в загородной резиденции губернатора, а "новые русские" облюбовали для себя гостиницу поновее. Так что красные ковровые дорожки облысели, мебель порассохлась и попродавливалась, телевизоры не включались или не выключались, и даже форточки не открывались или не закрывались. Персонал, впрочем, держался старый, вышколенный, холуеватый.