Серое Преосвященство: этюд о религии и политике

О своих состояниях отец Жозеф рассказывал мало; но он, несомненно, придавал им большое значение. В последующие годы он смотрел на видения и откровения (иногда собственные, чаще — посещавшие подопечных кальварианок) как на важные факты, которые необходимо учитывать при выработке политики и ведении военных кампаний. Он мог бы и не стараться. Откровения эти и не избавили его от ошибок, и не заменили его природную политическую проницательность. Стоит отметить, что слишком человеческое и антропоцентрическое отношение отца Жозефа к этим побочным продуктам духовной жизни разделяли не все его современники. Вот что думал о них Жан-Жак Олье, основатель семинарии Сен-Сюльпис и достойный ученик Шарля де Кондрена, величайшего из последователей Берюлля. «Откровения, — пишет он, — суть заблуждения веры; суть отвлечение, вредящее простоте в нашем отношении к Богу и мешающее душе, ибо заставляют ее уклониться с прямого пути к Богу и занимают ум иными, нежели Бог, вещами. Особые просветления, слышания, пророчества и прочее суть приметы слабости в душе, не умеющей противостоять искушениям или тревоге о будущем и Божьей о нем воле. Пророчества тоже суть приметы тварного любопытства у создания, к которому Бог снисходит и которому, словно отец докучному ребенку, дает горстку леденцов, чтобы утолить его голод». Как это далеко от отца Жозефа или даже от алчной тяги и суеверного почтения Паскаля к знамениям и чудесам! Олье достиг той ступени интеллектуальной строгости, или, как сказал бы отец Бенет, уничтожения, к которой двое других даже не приблизились.

Глава 5 На подступах к политике

Теперь, когда Фонтевро был реформирован, казалось, что отец Жозеф сможет вернуться к делу, которое он любил больше всего и считал своим настоящим призванием. Работы было много: вернуть еретиков в лоно Церкви, равнодушных и пребывающих в довольстве католиков вывести из роковой апатии, а набожное меньшинство обучить истинному искусству созерцательной молитвы. Много работы; но и многого мог бы добиться с Божьей помощью глава всех монахов провинции! Он радовался при мысли о том, сколько сможет он совершить и претерпеть, — если будет позволено, — на этом миссионерском поприще.

Но снова вмешалась судьба и, поскольку ей откликалась одна из сторон его двойственной натуры, поскольку в нем действительно жил Тенеброзо-Кавернозо, с ней не совладать было проповеднику-францисканцу. Через Ришелье и королеву-мать политика уже подзывала его издали. И вот, внезапно, в последние недели 1615 года, она его окружила. Он вдруг очутился в центре гражданской войны и в положении человека, который должен вести переговоры об урегулировании.

После убийства Генриха IV власть во Франции перешла к его вдове, которая стала регентшей при малолетнем Людовике XIII. На портретах Мария Медичи — крупная, полная, роскошно одетая буфетчица, а свидетельства ее правления показывают, что она была даже глупее, — если такое возможно, — чем выглядела. Отсутствие ума дополнялось почти противоестественной холодностью темперамента. Единственными ее страстями были власть, которой она не умела пользоваться, и дорогие безделушки, в особенности драгоценные камни, из-за которых она делала миллионные долги и заимствования из государственной казны. К любви — материнской, равно как и женской — она была, кажется, почти неспособна. Она была равнодушной женой, целомудренной вдовой и невнимательной, даже бессердечной матерью. (Дофин воспитывался в Сен-Жермене, и Мария редко утруждала себя визитами к сыну. Косвенно, впрочем, она сыграла решающую роль в его воспитании: она отдала и постоянно подтверждала совершенно официальный приказ каждое утро до завтрака сечь ребенка розгами за вчерашние проступки. Эта практика продолжалась и после того, как Людовик стал королем Франции.) Единственным, к кому Мария, по-видимому, испытывала привязанность, была маленькая увечная фрейлина, подруга ее несчастливого детства Леонора Дори по прозвищу Галигаи. К этой женщине королева относилась со снисходительностью, доходящей до идиотизма. Ее муж, флорентийский авантюрист Кончини, был сделан премьер-министром и маршалом Франции, а сама Галигаи диктовала политику страны, назначала министров, судей, епископов, послов, губернаторов провинций (всякий раз из финансового интереса) и, беря взятки, воруя у правительства, за несколько лет нажила миллионы.