Серп языческой богини

– Что, не хочешь здороваться? – Он разжимает руку, позволяя упасть на кровать. – Хорошо же ты дочь воспитала… родным отцом брезгует.

Мама – темное пятно – жмется к столу. Бежать некуда. И спрятаться не выйдет.

– Что она тебе про меня говорила? – Он кричит, и все слова, которые она хотела сказать, чтобы он успокоился, исчезают. – Или, может, я не отец ей? А?

Отступает, поворачивается к маме:

– Я-то, дурак, поверил… а вот оно что!

– П-папа, не надо!

Она выбирается из кровати, путаясь в одеяле, хватает за ногу, плачет, но ее просто отшвыривают в угол. Больно. Плохо.

И маме тоже.

Утром мама прячется в ванной. Течет вода тонкой струйкой. Пахнет уксусом и сигаретами. Мама курит, уже не прячась, и протирает уксусной тряпкой живот. Синий, зеленый, желтый… оттенков больше, чем в акварели.

– Что смотришь? – Мама не сразу замечает ее. – Кровать заправила?

А лицо чистое. Он не хочет, чтобы кто-то догадался.

Раздается звонок, и мама вздрагивает, роняет сигарету и бутылку с уксусом опрокидывает. Бутылка разбивается, и запах становится невыносим.

– Проклятье! Не стой! Тряпку неси.

Мама отвешивает подзатыльник, и от этого обидно. Но тряпку надо принести, пока уксусная вонь не въелась в одежду, что развешена здесь же, в ванной. Такого он точно не простит.

Пока она возится с тряпкой, собирает крупные осколки в ладоши, мама идет к двери.

– Чего тебе? – Сухой недовольный голос.

Мама не любит гостей. Гости – дармоеды, а ему тяжело зарабатывать на жизнь. Возможно, поэтому он такой и злой.

– Да у нас все в полном порядке!

– Маша… – Этот голос заставляет бросить и тряпку, и стекла.

– Тетя! – Она бросается в коридор и прыгает на шею. – Тетя Нюра приехала!

Сразу становится хорошо. От тети пахнет карамелью и булочками. Волосы у нее кучерявые, как у соседской собаки, а платье – нарядное, в горошинки. Тетя привозит молоко и кефир – стеклянные бутылки с крышечками из фольги, – а еще иногда халву в бумажном промасленном кулечке.

– В комнату иди, – говорит мама. И тетя, обнимая ее одной рукой, идет в комнату.

– Ну как вы тут? Рассказывай. – Она убирает волосы со лба и пальцами расплетает колтуны. – Какая ты неряха! Разве ж можно так? Уже полдень, а ты все в пижаме… и зубы не чистила. Так?

Стыдно. И она бежит исправляться. Ей хочется сделать тете приятное. Она быстро заправляет кровать, меняет пижаму на цветастое платьице, подаренное тетей же. Платьице тесновато, но оно – самое нарядное из всех. А ей хочется быть красивой. Для тети.

– Не о себе, так о ребенке подумай! – Голос у тети густой. Он заполняет комнату и прогоняет страхи. Вот бы тетя осталась до ночи… Он бы не посмел при ней.

– Не лезь в мою жизнь!

– Смотреть, как ты себя уродуешь? Как ее уродуешь?

– Он – отец! Имеет право.

– Он – урод, которому только и сдохнуть…

Голоса стихают, но она все равно не решается выйти, ждет, пока тетя не окликнет:

– А где это наша девочка потерялась?

– Я тут!

Обедали молоком и булкой, и халвой, и шоколадными конфетами, про которые тетя сказала, что их получилось достать по блату. А уходя, тетя сказала:

– Подумай. Будет только хуже.

– Думала, – огрызнулась мама, отводя взгляд. – Ну разведусь, и что? Одной быть? Кому я нужна с довеском-то?

Тяжелая ладонь легла на голову.

– Да и любит он меня…

– Смотри, как бы до смерти не залюбил.

Без тети в квартире становится пусто. Несколько секунд мама смотрит в дверь, потом вдруг больно дергает за волосы и спрашивает:

– В ванной убралась?

Все идет по-старому… День. Вечер. И только ночью в наступившей тишине она понимает – стальные сверчки замолчали. Что-то случится…

Он пришел позже обычного. И не кричал, не искал повода – просто ударил. Ломалась мебель. Звенела посуда. Возились, пыхтели люди, а она пряталась под кроватью, зная, что спрятаться совсем-совсем не выйдет.

А когда наступило утро и он ушел, в комнату заглянула мама и сказала:

– Вылезай. Собирайся. Мы уезжаем.

Ее лицо в кровоподтеках было страшно. Распухшие губы, заплывший глаз и щеки лиловые, как будто испачканные свеклой.

Одевалась она быстро, едва-едва сдерживая радостный крик: уезжают! Куда? Конечно, к тете! Куда же еще, как не к тете! И он никогда не найдет их! Какой замечательный день… Пусть даже на улице дождь. Пусть холодно и ботинки промокли. А мама идет так быстро, что приходится бежать за ней. И еще в руку вцепилась. Больно… но она потерпит. Она согласна на такую боль.

Автовокзал. Автобусы – серые гусеницы в тенетах дождя – разноцветные зонтики и голуби мерзнут под старой крышей. Запах солярки. Мама поднимает воротник пальто, отворачивается от людей.

Дорога. Рисунки на запотевшем стекле. Елочка. Дом. Тетя Нюра.

– Мам, а долго еще?

Слепой растерянный взгляд и ответ:

– Потерпи.

Она терпит и засыпает, убаюканная дождем и дорогой. Будит мама:

– Выходим.

Дождь прекратился. Сумерки. Деревня. Столб с указателем, но буквы стерты темнотой и временем. Доносятся мычание и лай.

– Идем. – Мама держит крепко. – Да шевели ты ногами!

Она шевелит, только ноги устали. Но, наверное, уже совсем скоро. В доме тети Нюры тепло. И, конечно, пахнет молоком. А в холодильнике лежит халва в промасленном кулечке…