Серпантин

котёнок. В какой-то момент я понял, что лишь распаляю твой азарт и, если

подчинюсь тебе, то может быть, ты успокоишься. Поэтому я позволил тебе снять с

меня пуловер и, сгорая от стыда, закрыл лицо руками и напряжённо замер, ожидая,

когда ты начнёшь смеяться над моим маленьким хлипким телом.

В комнате воцарилась тишина. Я боялся оторвать ладони от лица и увидеть насмешку

на твоём лице и вдруг почувствовал, как вместо этого ты прижалась ко мне всем

телом. Так близко, что я ощутил… ну да, конечно. Я почему-то постоянно, думал о

твоей груди, даже когда мы боролись. И поэтому теперь, когда ты легла на меня, в

голове у меня растёкся сладкий туман. И что-то новое, доселе не испытанное…

Ты прошептала тихо-тихо:

— Не бойся, давай спрячемся под одеяло, если хочешь.

Я кивнул. Я на всё уже был согласен, лишь бы ты вечно так прижималась ко мне и

что-нибудь шептала на ухо. Мы быстро забрались под одеяло, но я по-прежнему не

решался открыть глаза. Наверное многие дети играли и играют в эти игры, прячутся

подальше от взрослых, трогают друг друга, даже целуются. Словно слепые котята

балуются с этим древним инстинктом, не зная точно правил игры. Но мы с тобой

были другими, не такими как все. Потому что тебе правила были очень хорошо

известны и меня это пугало. Подражать взрослым и делать, как взрослые, между

этим есть большая разница. И то, что ты начала вытворять, когда мы оказались под

одеялом, мне не очень-то нравилось. Тебе не нужны были никакие детские

сюсюканья, ты точно знала, как всё должно происходить на самом деле, поэтому

твоя маленькая лапка уверенно расстегнула мне брюки и нырнула внутрь. Я лежал,

совершенно онемевший, чувствуя лишь твоё обжигающее тепло и непонятную тяжесть…

ну ты знаешь где. Твои настойчивые пальчики, — это было что-то!

— Ты ведь уже большой, ты уже можешь? — спокойным голосом спросила ты,

продолжая делать что-то неслыханное своей рукой.

— Не знаю, — сдавленно прошептал я в ответ. Стыд, отвращение и эта мерзкая истома

просто сводили меня с ума. Мне было противно и страшно, но в то же время я ни за

что на свете не согласился бы, чтобы ты вытащила свою лапку из моих штанов.

Такой вот парадокс, милая. Смешно вспоминать.

Самое поразительное, что я запомнил тот первый раз в мельчайших подробностях. А

ведь прошло уже столько лет… Помню, что я тогда был "уже большой", по всей

вероятности, потому что в какой-то момент, когда ты затащила меня на себя, тебе

удалось… Во всяком случае, на секунду я ощутил нечто горячее и тесное, и даже

успел осознать, ГДЕ находится нижняя часть моего тела, если можно так

выразиться. А потом вспышка, как удар молнии. Ослепительная, оглушающая и… все.

Чувство омерзения, усиленное в тысячу раз сразу заставило забыть о тех секундах

наслаждения, которые ты мне подарила.

Час спустя пришла мама, и мы втроем сели пить чай. Ты, непривычно оживленная,

весело щебетала, радуя мою маму (о, если бы она знала!), а я сидел, как в воду

опущенный и боялся выдавить слово. Мне казалось, что на моем пылающем лице

большими буквами написано о том, что мы совершили, и стоит матери внимательно

приглядеться, как она все поймет. Но, заметив мой насупленный вид, она лишь

покачала головой, и заставила меня сунуть подмышку градусник. Стоит ли говорить,

что температура у меня действительно оказалась космической, и я тут же был

отправлен в постель. Сейчас я понимаю, что сильно рисковал, позволяя маме

укладывать меня под одеяло. Могли же остаться всякие пятнышки на простыне, о

которых я тогда еще не подозревал, но происхождение которых смогла бы быстро

определить моя мама. Клянусь, я бы признался ей во всем, окажись это так. Но, к

счастью, ты все унесла в своем теле, и наше преступление так и осталось

нераскрытым.

В тот вечер я впервые понял, что взрослые по сути своей глупые и недалекие

существа, не далеко ушедшие от нас, детей. И еще я понял, что ненавижу свою

мать. За тот журнал, что они с отцом держали дома, совершенно не заботясь, что

он может попасться мне на глаза.

Не смотря на температуру, мне позволено было проводить тебя до лестничной

площадки, хотя я с радостью избежал бы этой милости, настолько неприятно мне

было в тот момент твое присутствие.

Мы долго молчали. Ты никак не хотела садиться в лифт, а я не мог заставить себя

посмотреть тебе в глаза, и с нетерпением ждал, когда же ты, наконец, уедешь.

Напоследок ты как-то неуклюже ткнулась мне в губы, что должно было означать

поцелуй, и умчалась. Помню, я подумал тогда, что в фильмах целуются как-то

иначе. И твой детский поцелуй показался мне чуть ли не кощунством после того,

что ты со мной сделала.

Знаешь, сейчас, когда я пишу это письмо, я нащупал еще один парадокс. Ты ведь не

умела тогда целоваться, верно? Нет, потом, когда появился Герка, все уже было в

порядке. Наверное, в этом его заслуга. Но тогда, в наш первый вечер, ты еще не

умела. И вот о чем мне хочется узнать, Ева, кем был тот человек, который научил

тебя премудростям физической любви, но никогда не целовал тебя? Кем было то

чудовище, которое убило твою душу, опустошило, и заставило заполнить эту пустоту