Сэру Филиппу, с любовью

— Поначалу, — заговорил он, — я думал, что мне достаточно просто жены, которая не была бы подвержена депрессии, которая смотрела бы за детьми, которая бы не…

Он вдруг запнулся, как бы не желая продолжать фразу. Но Элоизе было важно услышать конец фразы — она чувствовала, что Филипп недоговаривает что-то серьезное.

— Которая бы что? — спросила она. Молчание Филиппа, казалось, длилось вечность.

— Я всем говорил, что Марина умерла от простуды, от воспаления легких… — наконец, с трудом заговорил он.

— А разве не от этого? — удивилась Элоиза.

— От этого. Но…

У Элоизы сжалось сердце — она вдруг поняла, что имеет в виду Филипп.

— Марина действительно умерла от простуды, — отрешенно повторил он. — Но я никому не говорил, почему она простудилась…

— Озеро, — едва слышно прошептала Элоиза. Слово это вырвалось у нее словно помимо ее воли.

Филипп кивнул:

— Она оказалась в озере не случайно.

Элоиза хотела было что-то сказать, но тут же прикрыла рукой рот. Неудивительно, что Филипп так испугался, когда она повела туда детей. Но если бы она знала…

— Я вовремя ее вытащил, — произнес Филипп. — Вовремя в том смысле, что она не успела утонуть. Но от простуды это ее не спасло. Через три дня она умерла. — Он грустно усмехнулся. — Даже пресловутый ивовый настой не помог…

— Какая жалость! — воскликнула Элоиза. Она действительно жалела Марину, хотя, если бы не ее смерть, она, Элоиза, не вышла бы замуж за Филиппа.

— Ты этого не понимаешь, Элоиза, — вздохнул Филипп. — И может быть, никогда не поймешь.

— Возможно. Я не знала никого, кто бы покончил с собой…

— Я не об этом! — резко, почти сердито выкрикнул Филипп. — Я о том, что ты не можешь представить себе, каково это — все время пытаться что-то сделать и ничего не добиваться. Чувствуешь себя словно затравленный зверь. Бог свидетель, я пытался — ради себя, ради Марины, ради детей. Я испробовал все, что только мог придумать; все, что кто-нибудь подсказывал мне, — ничего не помогало! Что бы я ни пытался предпринять, Марина только плакала и зарывалась еще глубже в свою чертову постель, натягивая на голову одеяло. Марина жила в темноте — шторы в ее комнате всегда были опущены, свет приглушен, пока однажды — словно по иронии судьбы, в ясный, солнечный день! — она не утопилась.

Глаза Элоизы удивленно округлились.

— Да, — продолжал Филипп, — день тогда выдался на редкость солнечный. Целый месяц небо было затянуто тучами, а когда, наконец, выдался погожий денек, она пошла и утопилась! — Филипп снова невесело коротко рассмеялся. — Словно она жила для того, чтобы испортить мне все солнечные дни!

— Филипп, не надо! — Элоиза взяла его за руку, но Филипп вырвал руку.

— Да и утопиться-то как следует и то не смогла! Впрочем, здесь уже моя вина — какого черта мне понадобилось ее вытаскивать? Умерла бы сразу, а то еще целых три дня мучила всех нас — мы все гадали, умрет она или будет жить! — Филипп фыркнул, скрестив руки на груди. — Но разумеется, она умерла — какой еще мог здесь быть исход? Обычно человек все же борется с болезнью, а у нее не было ни малейшего желания бороться! Я все ждал, когда она улыбнется — думал, хотя бы умрет с улыбкой на губах, добившись, наконец, того, чего ей единственно и хотелось всю жизнь…

— И что же? — Элоиза вдруг живо представила себе мертвую Марину с улыбкой на губах — зрелище действительно жуткое.

— Черта с два! Когда она умерла, на лице ее было все то же выражение — точнее, полное отсутствие всякого выражения. Полнейшая пустота…

— Какой ужас! — прошептала Элоиза. — Не дай Господь никому пережить то, что пережил ты!

Филипп долго смотрел на нее, смотрел прямо в глаза, словно искал там какой-то ответ, которого, возможно, он и не мог получить. Затем Филипп отвернулся и подошел к окну, где стал так же отрешенно-пристально смотреть на звездное небо.

— Дело было даже не в том, — вздохнул он, — что я не мог помочь ей победить душевную болезнь. — Я пытался полюбить Марину, хотел помогать ей не из чувства долга, а из сострадания к родному человеку… — В голосе Филиппа звучала скорбь. — Но с каждым днем я все больше жалел, что не женат на ком-нибудь другом… — Он прислонился разгоряченным лбом к стеклу. — Черт побери, любая другая жена для меня была бы лучше Марины!

Филипп снова погрузился в молчание — такое долгое, что Элоиза даже испугалась, все ли с ним в порядке.

— Филипп! — осторожно окликнула она его. Он обернулся.

— Вчера ты, кажется, сказала, что у тебя… у нас какая-то проблема…

— Я не имела в виду…

— Ты сказала, что у нас какая-то проблема, — повторил Филипп, словно не слыша ее. — Но черт побери, Элоиза, тебе, слава Богу, не пришлось пережить того, что пережил я. Ты не знаешь, что это такое — столько лет состоять в браке, который и браком-то нельзя назвать, жить в непонятной дурной бесконечности, без надежды на какие-нибудь перемены, и каждый вечер — одинокая постель, не согреваемая теплом близкого существа…

Он шагнул к Элоизе. В глазах Филиппа горел такой огонь, что этот взгляд буквально парализовал Элоизу.