Серый кардинал Наполеона. Жан-Жак-Режи де Камбасерес

Наполеон, став первым консулом, а затем и пожизненным консулом, очень боялся за свою жизнь и за прочность своей власти. После ареста генералов Моро и Пишегрю, обвиненных в измене, он пребывал в ярости. Помимо ненавистной ему «руки Лондона», в этом деле ему представлялась очевидной и провокационная роль желавших вернуться на трон Бурбонов. В этом его поддерживал Савари и донесения его многочисленных шпионов о готовившихся заговорах и покушениях. Однажды в гневе Наполеон заявил, что напрасно Бурбоны думают, будто он не может воздать им лично по заслугам за попытки его уничтожить. Эти слова услышал министр иностранных дел Талейран и мгновенно поддакнул:

— Бурбоны, очевидно, думают, что ваша кровь не так драгоценна, как их собственная.

Это привело Наполеона в полное бешенство. Тут-то и было впервые произнесено имя 32-летнего принца Луи де Бурбон-Конде, герцога Энгиенского, последнего представителя родственного Бурбонам рода Конде.

10 марта 1804 года Наполеон наскоро собрал в Тюильри тайный совет, в который входили ближайшие его соратники: Камбасерес, Лебрён, Талейран, Фуше и некоторые другие. Собрал их Наполеон не для того, чтобы узнать их мнение, а для одобрения и поддержки захвата герцога Энгиенского.

Талейран решительно выступил «за» (существует даже мнение, что именно он выступил инициатором этой идеи). Третий консул Лебрён долго мялся и говорил, что опасается впечатления, какое все это произведет на Европу, но в конце концов тоже присоединился к мнению Талейрана. Единственным, кто попытался высказаться «против», оказался второй консул Камбасерес, которому пять месяцев назад исполнилось пятьдесят лет.

— Генерал, — сказал он, — герцог живет за границей, а нарушение границы нейтрального государства и его похищение всколыхнут всю Европу. От нас все отвернутся.

— Месье, — холодно ответил ему Наполеон, — страна, укрывающая моего врага, не может рассматриваться как нейтральная. Возникшие обстоятельства оправдывают нарушение границы.

Камбасерес имел твердость показать всю опасность такой меры для внутренней и для внешней политики, доказывая, что она неминуемо придаст насильственный характер правлению первого консула. Особенно он ссылался на то обстоятельство, что в данном случае нет никаких доказательств виновности герцога, и его арест обязательно подвергнется упреку в злоупотреблении силой. Мудрый Камбасерес заклинал Наполеона его личной славой и честью его политики не решаться на меру, которая поставила бы его правление в один ряд с теми революционными правительствами, от которых он так старался отличить себя. Несколько раз Камбасерес повторял свое мнение с необыкновенной для него пылкостью. Затем он предложил дождаться, пока этот или какой-либо другой принц крови будет схвачен на французской земле, и тогда можно будет поступить с ним по всей строгости закона, применив к нему закон об эмигрантах. В конце концов, он предложил взять какого-нибудь принца королевской крови в заложники, чтобы гарантировать этим безопасность первого консула.

Наполеон пристально посмотрел на Камбасереса и воскликнул:

— Хорошее предложение! Но неужели вы думаете, что можно подкараулить герцога после того, что в столичных газетах напечатаны все подробности дела?

Он базировался на донесениях своих жандармов и пребывал в полной уверенности, что герцог Энгиенский приезжал в Страсбург и даже в Париж. Он считал это дело доказанным.

Потом Наполеон почти не слушал, что говорили за и против его мнения. Он сидел с видом человека, уже принявшего решение. Впрочем, он не обнаруживал особой досады на Камбасереса за его сопротивление.

— Знаю, — сказал он, — причину, которая внушает вам ваши слова, — это ваше расположение ко мне. Благодарю вас за это, но я не дам себя убить без защиты. Я заставлю трепетать этот народ, я научу их всех сидеть смирно.

В данном случае говорилось про роялистов, которых Наполеон хотел запугать, показав, что нельзя безнаказанно угрожать человеку, подобному ему.

Кроме консула Камбасереса, все потакали гневу первого консула, хотя в то время он и без того готов был сделаться страшным, даже жестоким.

Адольф ТЬЕР, французский историк

Камбасерес еще долго не сдавался, и тогда Наполеон сказал:

— Надобно покончить с этим, и виновный ответит мне своей головой.

— Смею думать, — ответил Камбасерес, — что если в ваших руках окажется такая особа, вы не доведете свою строгость до крайней меры.

— Что вы мне такое говорите! — возразил первый консул. — Знайте, я не желаю щадить тех, кто подсылает ко мне убийц!

Наполеон вскочил и начал ходить по комнате в сильном волнении. Между тем Камбасерес продолжал противиться похищению герцога на иностранной территории.

Такое упорство раздражало Наполеона, и он язвительно заметил:

— Что-то вы стали излишне снисходительны и скупы на кровь ваших Бурбонов.