Серый властелин

Влад расслабился в тепле, даже слегка осоловел и очнулся, только когда официантка, грудастая, полная девушка лет двадцати, нетерпеливо спросила во второй раз:

– Ну так что будете заказывать-то?

– Принеси пива кувшин. Нет, два! А девушкам легкого вина… сладкого, ага. – Влад покосился на усиленно кивающих подруг. – А еще… – Что у вас там повкуснее да поинтереснее? – Мяса на углях. Салатов, фруктов каких-нибудь. Сладкое есть? Пироги? Давай пирогов. Пирожные? Давай. В общем, неси что есть. И побольше. Что, сразу оплатить? Не внушаем доверия? Вот тебе золотой для начала, давай шевелись!

Влад откинулся на спинку стула и снова расслабился, наблюдая за происходящим вокруг и размышляя о том, что в последний раз он приходил в подобное заведение, чтобы просто посидеть… когда? Да никогда. В тот раз, когда был в трактире с циркачками, он просто работал. Метал ножи. Теперь – отдыхает. В том, что он сидит и никто не вправе заставить его сделать что-то, чего ему не хочется, например – метнуть ножи, сплясать или еще что-то, была своя прелесть.

Его девчонки беззаботно болтали, поглядывая на него, хихикали, и он подозревал, что обсуждали его стати, но подслушивать не было желания – пусть себе резвятся. Влад осмотрелся – где там блудный Макобер? Но в общей зале его не было – Влад заподозрил, что тот, как важная персона и постоянный клиент, имеет доступ в отдельные кабинеты, двери в которые виднелись в дальнем конце. Дверей было пять, и за какой-то из них наверняка отдыхал мятежный Сигизмунд. Влад усмехнулся и налил себе в глиняную кружку ледяного пива, бьющего в нос шипучими пузырьками… отхлебнул и снова улыбнулся – несколько часов назад Макобер лежал трупом, а сейчас где-то там в кабинете весело проводит время с двумя симпатичными… нет, красивыми женщинами. Его имидж великого мага, эксцентричные манеры, а также приближенность к Владу плюс очень даже симпатичная внешность делали свое дело. Все женщины были рады знакомству с ним (и не только знакомству!). На свою беду Макобер умудрился влюбиться в женщину, которая была ему недоступна. Влад с некой долей мстительной радости отмечал для себя – так ему и надо! Совсем с катушек слетел! Считает, что ему все можно… а вот есть что-то, что ему недоступно!

Влад подливал и подливал себе пива, глядя, как его подруги прихлебывают темно-красное вино из кружек (Влад подумал, что надо бы наладить производство стеклянной посуды – ну что это такое, вино из глиняных кружек! Святотатство!). Крепкое, несмотря на то что оно было светлым, пиво постепенно оказывало на него действие, и заботы куда-то ушли, оставив место легкому опьянению и спокойствию. Влад давно уже не ощущал на себе действие алкоголя – система регенерации, которую он никогда не снимал, не позволяла ему опьянеть, так что его организм уже отвык от спиртного и даже пива. Ощущение легкого опьянения было даже приятным.

Посетители трактира неожиданно застучали, загрохотали кружками по столам, и Влад вынырнул из нирваны, насторожившись и собравшись, как перед боем. Однако тревога была напрасной – на импровизированной сцене у камина появился человек, вид которого не оставлял сомнений в том, что это творческая личность. Он был какой-то помятый, сальные волосы торчали в разные стороны, на одежде застарелые пятна от соусов и жира. Но в руках он держал безупречно чистый инструмент, такой же, на котором некогда играл Борин и на котором сам Влад научился играть в бытность свою цирковым артистом.

Влад усмехнулся: видно профессионала – сам весь в дерьме, с похмелья, но рабочий инструмент в порядке, как полагается. Он заинтересованно посмотрел на музыканта и приготовился слушать. Тот несколько минут настраивал инструмент, проверяя лады, пощипывая струны – народ в зале стихал, и глаза обращались к барду. Видимо, он нарочно не сразу начал играть, таким образом подготавливая людей к процессу приобщения к искусству. Наконец он заиграл и запел довольно приятным, слегка надтреснутым голосом.

Это была песня о любви, о разлуке, о судьбе. Никто ничего не придумал нового во всех мирах, всегда людей интересовала эта вечная тема – любовь, счастье, страдания мятущейся души. Влад удивился тому, как люди слушали музыканта, – земные исполнители не видели и сотой доли того обожания, с которым смотрели на этого невзрачного, помятого жизнью мужчину. В этом мире бардам позволяли многое такое, чего не позволили бы никому и никогда, они были как будто над законом, и Влад понимал почему. В жизни средневекового человека так мало радости, что каждый, кто увеличивал ее количество, был достоин уважения и почитания.