Сержант без промаха

Когда после долгой суматохи, наконец, поезд тронулся, Федор вздремнул среди шума-гама и тут же увидел во сне женщину, у которой осколком бомбы убило дочку, ее глаза, полные горя и упрека, подполковника Рат-никова, читающего приказ № 227, почерневшие в сумерках лица бойцов, их клятву перед спущенным знаменем, батальонного комиссара, вручившего ему партийный билет со словами: "Коммунист должен быть всегда впереди, там, где больше всего нужно и опасно. Коммунист продолжает сражаться даже мертвым…" Затем появились Потапенко, Барк, Боровков, Чернозерский. Все они с пистолетами в высоко поднятых руках говорят друг за другом: "Коммунист в атаку встает первым, первым идет в огонь…" Откуда-то четко и внятно доносилось запомнившиеся с детства строки из стихотворения якутского поэта революционера:

И, даже мертвый, вражеские пули

Остановлю я сердцем, как броня…

ЗАГАДКА ОДНОЙ НОЧИ

Снова наступление. И снова на Ржевском направлении.

Утром рота автоматчиков заняла деревню Галахово. В семи домах ни одной живой души, кроме одного петуха с выщипанным хвостом, который бегал возле дома с дощатой крышей и плетеным из тальника забором. Кур не было. Во дворе лежала убитая собака. На столе в прихожей стояли пустые бутылки, валялись банки. В самой чистой и просторной комнате бросались в глаза шторы с кружевами. Под кроватью лежали тапки. Там же стоял горшок. Видимо, здесь жил офицеришка с замашками аристократа.

Враг прячется по краям пашни с высоким спелым хлебом. Автоматчики расположились ниже сгоревшей деревни прямо на болоте.

Федор, изредка огрызаясь одиночными выстрелами, сооружает себе окоп. За двумя высокими кочками он сгребает болотную жижу, кладет туда траву и стержни кувшинок, выдергивая их с обеих сторон.

Другие тоже что-то делают. Федору видны лишь два ближних соседа. Остальных только слышит, когда ведут огонь. Когда прекращается стрельба, кажется, что вокруг, кроме них троих, никого и нет. Тогда Федор начинает беспокоиться и хочется ему позвать своих. В такие минуты если кто-то невзначай шлепнет жижей, то он успокаивается: шлепает — значит, живой. По предположениям Федора, их сейчас девять. Справа на самом краю — Габитуллин. Когда «заговорит» его ручной пулемет, всем становится как-то легче. Он, вроде, ничего особенного не говорит и не делает. А его все уважают. Как бы желая понять это, Федор нередко вглядывался в его лицо: крутой широкий лоб, аккуратный, высокий нос, большие карие глаза, густые брови, похожие на крылья птицы, пышный треугольник черных усов, крупные, но сочные губы этого статного и красивого мужчины. Казалось бы, внешность на фронте меньше всего должна иметь значение. Оказывается, она и здесь нужна. Габитуллина все охотно слушаются и зовут его не иначе, как «Старик».

Рядом с Габитуллиным — Валентин Хохлов. Веселый, острый на язык. Любит шутить и разыгрывать. Сам худощавый, даже щуплый. Дружит со «Стариком». Иной обижается на его шутки, тогда он бежит к «Старику» и ныряет, как он сам говорит, под его авторитет.

Между Хохловым и Федором расположились два парня из Свердловска Репин и Сергеев, слева — Бобров из Смоленска. Говорят, он был в плену. Сегодня хорошо воюет. Утром перед наступлением на Галахово гранатой вывел из строя расчет пулемета, долго не дававшего приблизиться к деревне. Странный этот Бобров: "я да я" и на все соглашается уж больно быстро. Федор не питал к нему особого доверия.

Остальные — Агеев, Фаткулов, Мордвинов и Стацюк — сегодня вступили в бой впервые. Не струсили.

Словом, нет такого, с кем надо было бы нянчиться. Никто не хнычет, хотя здесь, на болоте, сыро и гадко. Но худа без добра не бывает. Идет шестой час, как фашист оттеснил отделение на это болото. Все это время бьет из минометов и орудий. А потерь нет. Снаряд плюхается в трех-четырех шагах и, успевая уйти глубоко в мягкий грунт, взрывается столбом прямо вверх. Только вот грязью обливает до невозможности, притом дважды: когда падает и когда взрывается.

Противник и сейчас не прекращает артиллерийского огня, но не встает в атаку. Видимо, думает: загнал в болото и возьмет измором. С наступлением темноты отсюда надо выбраться. И приказ такой — "держаться до вечера!"

Держаться до вечера! А как? Патронов мало осталось. Гранат еще меньше. Наша артиллерия, не имея возможности подойти ближе, бьет издалека. Из-за болот не ходят машины и подводы.

Федор пополз к Репину и Сергееву. Он продвигается, подминая собой траву и цепляясь руками-ногами за кочки. Тут еще давит тяжесть одежи, насквозь пропитанной водой и грязью. Когда до ребят осталось совсем немного, прямо перед Федором взорвалась, поднимая столб грязи, мина. Федору показалось, что угодила она прямо в окоп к ребятам. "Ох, гады!" — вырвалось у него и он, задыхаясь от брызг жижи, окликнул ребят. К счастью, они остались живы и здоровы. "Щюда-сюда, мы здесь," — ответили они. Когда подполз к ребятам, они лежали, спокойно сбрасывая комья грязи с лица и рук.

— Живы?

— Живы.

— Надо боеприпасы принести. Если подвода или под носчик не встретятся, пойдете до боепитания. К вечеру быть здесь!