Сержант без промаха

Федор, поддерживая рукой голову, сидел с закрытыми глазами. Очнулся от взрыва мины, снова встал на колени, взвалил командира на спину и отправился дальше. Он шел из последних сил. Не остановился даже в том месте, где подорвался Борукчиев. Прошел и место, где получил ранение Ровное.

Ровнов. Очень хороший мужик, из Рязани... Будет ли у него еще такой командир... Добрый. Заботливый.

Сидели они втроем в довольно глубоком овраге. Когда взорвался минный снаряд, один взлетел в воздух, у Павла Трофимовича оторвало ногу, а третий остался целехонький. На войне бывает и так. Федор потом не раз слышал, что говорили про Ровнова солдаты: "Нет, он счастливчик. Что там одна нога? Еще жить да жить".

Здесь не один Павел Трофимович пролил свою кровь. Подорвался на мине капитан, который приходил к Ганьшину. Капитан перед тем злосчастным мигом давал распоряжение солдатам, толкавшим гаубицу, а сам по шел вперед, на ту площадку, где, как ему казалось, удобнее было установить пушку. Злобин погиб недалеко от этих мест. На его тело Федор и Борукчиев натолкнулись во время атаки. Помимо документов нашли у него и книгу, заткнутую чыше пояса под гимнастеркой. Кни га оказалась немецкой. "0-го, Генрих Гейне, удивился Борукчиев. - Смотри-ка, на фронте читают Гейне! У немцев эта книга запрещенная". Отчего Борукчиев так возбужденно говорил.Федор не понял тогда. Только после сдачи позиции вновь прибывшей части он на обрат ном пути похоронил лейтенанта. Именно этот лейтенант-москвич рассказал, что в бою в окрестностях Лейпцига Леонтий Куренной во время Отечественной войны 1812 года, оставшись один, отстреливался до подхода подкрепления, а сам остался жив. А сегодня он, якут, советский солдат, подобно тому русскому солдату, один отстоял позицию взвода и тоже живой идет в свою часть.

Сколько часов продвигались эти два человека - один тяжело раненный и потерявший сознание, другой, контуженный и обессиленный в бою - трудно сказать. Федор очнулся, когда его остановили, дернув за плечо. Тут же исчезла тяжесть, давившая на плечи. Оглянулся - сняли лейтенанта. Колени подогнулись и Федор, не удержавшись, упал, больно ударившись об землю...

Что такое? Его кто-то несет на носилках? Не попал ли немцам в лапы?! Приоткрыл веки и увидел красный крест на сумке идущего впереди. Нет, это наши. Тогда что? Он ранен? Вот беда. Где же его ранило? Когда сел отдохнуть? Пощупал себя: будто целый... Тогда это контузия... Это не впервой. Под Ржевом, когда в двух шагах взорвалась мина, земля, всколыхнувшись, как бы сама упала ему навстречу, обдав сырой испариной, вспыхнуло что-то перед ним и в следующий миг впал в густую чернильную темень.

А сейчас? Соображает, видит. Разве сердце жмет, как это бывает при тошноте да руки не слушаются. Он мог бы встать на ноги.

Носилки вдруг остановились. И над ним наклонился командир дивизии полковник Шкурин. Михаил Михайлович жмет руку Федору и мягко улыбается. Федор хотел было встать, да полковник запрещающе поднял руку. Все же с усилием сел, затем медленно, но достаточно уверенно встал. Собравшись с силой, отдал честь и стал докладывать. Своего голоса не слышал. Но полковник обнял его и похлопал по спине.

Его взяли с обеих сторон под мышки и повели куда-то. Когда остановились, увидел, как кто-то в плащ-палатке машет руками и шевелит губами. Оказывается, командир выступает перед строем.

Что за строй? Какая часть? Так и не понял Федор. Как потом выяснилось, докладывал Федор не командиру дивизии, а командиру соседнего полка полковнику Жидкову Ивану Ивановичу. Выступал майор Садыбеков Муса Шайкович, который непосредственно руководил снайперским движением в 234-м полку. Его так и не узнал. Майор привел сюда подразделение 259-го полка, которое должен был вести на ту же высоту с отметкой 237,2. Остановил носилки он, и он же рассказал бойцам, идущим в бой, как мужественно дралась снайперская группа Охлопкова против численно превосходящего противника и держала оборону в течение трех часов.

Когда на четвертый день вышел из медсанбата, полк находился на второй линии. От знакомых почти никого не осталось. Даже командир полка Ковалев Григорий Александрович, получив ранение, был отправлен в госпиталь. Его друзья Кутенев, Ганьшин, Сухов еще до боев за высоту были разбросаны по другим ротам. Из тех, кто был с ним, все, кроме двух раненых, погибли на высоте. Выходит, от снайперской группы полка остался он один. И ему, Охлопкову, в штабе полка высокий молодой майор, похвалив за то, что "не уронил чести советского воина", приказал идти в полковую разведку.

Таким образом, Охлопков пережил еще одно наступление, длившееся пятнадцать суток. Когда получил новое назначение, он не знал, что именно за бои на безымянной высоте будет представлен к награде. А в том наградном листе, заполненном спустя месяц после окончания Смоленской операции, будет сказано: "Сержант Охлопков в наступательных боях с 13-го по 31 августа 1943 года в районе деревни Ивашино Перечистинского ра'йона Смоленской области проявил стойкость и храбрость.