— Две минуты, Никита Иваныч, Дмитрий Сергеевич, ладно? — Петруха был весь как на иголках. — Вот точно, когда-нибудь меня привалят из-за тебя, психопат.
Леха, гремя железом, достал из-под ног «калашникова». Уловил Никитин наблюдающий взгляд и показательно передернул затвор.
— Не хило, да?
Никита показал большой палец.
— Давай выкидывай шарманку, хорошо, что ты гранатомет не взял. Спалишь нас когда-нибудь. — Петруха начал выталкивать Леху из машины.
Митя остался безучастным к этой перебранке. Алексей разочарованно достал пластиковый пакет с надписью «Седьмой континент», положил туда автомат, предварительно отстегнув магазин, забросил в пакет еще два полных рожка и гранату Ф-1 и пошел к реке.
— Ну и компашка у нас, — констатировал Никита, поудобнее устраиваясь на сиденье.
Леха выглядел очень смешно с большим пластиковым пакетом, из которого вызывающе торчал автоматный ствол. Он поднял его над гранитным бордюром, подержал, видимо, говоря какие-то заветные слова, потом разжал руки. Когда он повернулся, то поднес два кулака к челюсти и изобразил двойной удар.
— Кончайте эту байду. Я поеду домой на такси, — на заднем сиденье оживился Митя.
Петруха вопросительно посмотрел на Никиту. Тот согласно кивнул головой. Митя вышел и демонстративно хлопнул дверью.
Меньше чем через минуту их остановил милицейский патруль около Красной Пресни. Милиционеры действовали согласно разнарядке — им сообщили, что в районе Нового Арбата была перестрелка, значит, теперь они должны отлавливать подозрительные машины с удвоенной тщательностью, это было видно. Петруха пошел разбираться со стражами порядка, а Леха радостно разлегся на заднем сиденье и высказался.
— Ему-то теперь потруднее, чем мне на речке десять минут назад. Во-о-от, пусть помучается.
Но Петр быстро вернулся назад, чем заставил Алексея замолчать, после этого они доехали до Курского вокзала, Никита вышел и попрощался:
— Хотите что-нибудь спросить?
— Да что вы, Никита Иваныч, и так все понятно. Постреляли малость. Но мы-то все живы, и, слава Богу, никого не убили, а остальное нас не волнует.
Дома Никита решил первым делом сделать то, что он собирался сделать весь день. Дозвониться до Даши. Воткнул телефонную вилку в розетку и пошел в ванную умыться, но не успел дойти, как телефон возмущено взорвался. Он поднял трубку и услышал родной Дашин голос:
— Корнилов, ты самая мерзкая гадина из всех наимерзейших гадин, которых я знаю! Ты хуже, чем гадина. Я сижу, как дурра, на телефоне и целый день названиваю тебе. Ты трубку не берешь, и я уже начинаю сходить с ума. Домашний телефон ты еще при мне отключил — это я хорошо помню. Твой мобильный отвечает, что он заблокирован. Хорошо, я кладу свой мобильный рядом с маминым домашним телефоном и смотрю то на тот, то на другой и жду, какой же раньше позвонит. А потом вспоминаю, что забыла сказать тебе номер. Но на мобильный ты мог позвонить?! Его-то ты точно знаешь!
Даша так кричала, что Никите пришлось отставить трубку от уха. Потом, когда она запыхалась, он быстро вставил слово, пытаясь объяснить, что во всем виноват он, потому что забыл ей дать новый номер мобильного. Даша мгновенно успокоилась:
— Слава Богу, а то я уже не знала, что подумать. Ну, ты жив? То есть я хочу сказать, тебе ничего не отстрелили? И как вообще прошел твой день? Ты что-нибудь нашел?
Никита в отчаянии посмотрел на часы. Было уже почти пять утра. Алкоголь в крови давал о себе знать. — виски ломило, хотелось лечь, вытянуться и не раздеваться.
— Даша, дорогая моя, любимая, единственная, ты задаешь сразу столько вопросов, а у меня нет сил ответить даже на один. Ложись спать и дай поспать мне. Новостей никаких особых у меня нет. Сегодня был совершено скучный и совершенно обычный день.
— Жалко, — разочарованно протянула Даша, — может, зря ты живописал мне все эти опасности, сопряженные с твоим делом? Может, мне стоит вернуться?
Никита понял, что перегнул палку в своем старании оградить Дашу от волнений.
— Нет, нет, все еще только усложнилось. И опасность не исчезла. Все, я ложусь спать, обнимаю, — сказал он и отключил телефон.
Никита проснулся в семь ноль пять, как и планировал. Усталость прошлой ночи отступила, но небольшой похмельный синдром все-таки чувствовался. Сколько раз зарекался мешать текилу с мексиканским пивом, но никогда не мог устоять перед их неповторимым сочетанием. Он побрился, предварительно намылившись душистым французским мылом, посмотрел в зеркало и сказал своему отражению:
— Совсем не то, да? Не готовы мы с тобой к походной жизни. Ничего своего, кроме зубной щетки и бритвы. Надо что-то менять.