Сержант Каро

Последние две недели мы наступаем.

Наши части, как разлившийся поток, сорвались с места и сметают, гонят скопления вражеских войск. Оборонительные рубежи бессильны против нашего наступления. У бойцов настроение приподнятое.

— Если так продолжится, через шесть месяцев мы сойдем в Берлин. Честное слово! — говорит Сергей.

Старший лейтенант Потапов, мой заместитель по политчасти, из-под очков смотрит на меня.

— Работы еще очень много, очень. Еще на целые годы, да, на годы…

Потапову под пятьдесят. Он москвич, долгие годы был преподавателем истории в одной из московских школ. Хороший человек, честный и справедливый. Ребята нашей роты полюбили его, он всегда с солдатами. Потапов и здесь взял на себя роль доброго учителя и воспитателя. В его лексиконе часто путаются слова «солдат» и «ученик».

— Товарищ лейтенант, я недоволен командиром первого отделения второго взвода сержантом Черкасовым. Он вчера был пьян, и ученики смеялись… — Или: — Наши ученики-отличники глазом не моргнут перед врагом…

Оник и Потапов (Оник командир, второго взвода нашей роты) очень подружились, но спорят друг с другом каждый день. Потапов находит, что Оник очень сентиментален и что он должен устранить этот недостаток, если хочет быть более полезным фронту.

— Оник Варданович, вы не должны обижаться, у меня сын старше вас, но поймите же, нельзя быть таким сентиментальным, нельзя.

Оник с ним не согласен.

— Нет, дорогой товарищ старший лейтенант, я молод и живу сердцем и чувствами. И еще: я не люблю это слово «сентиментальный», в нем есть какой-то подчеркнуто политический смысл.

Политрук молча улыбается, но немного погодя снова начинается надоевший всем спор.

Оник последнее время чувствует себя хорошо, потому что и фронтовые дела идут хорошо, и мы вместе. Он очень привязан ко мне. Если часа два не видит меня, бежит разыскивать, а не найдет, — уже глаза влажные. Вот это и делает его в глазах Потапова сентиментальным. Связной Оника погиб, и он рыдал, как ребенок. Об этом рассказал мне Потапов.

— Плаксив, как младенец, но в атаке несется прямо на танки. Удивительная персона, удивительная…

Ну, что поделаешь, таков уж наш Оник, слезы и чувства не подчиняются ни воинскому уставу, ни приказам.

Когда Оник со мной, он непременно начинает разговор о Маник.

— Соскучился я по ней. На последней карточке она как будто выросла, больше стала похожа на девушку. Но письма сухие, не знаю — от застенчивости или от чего. Если останусь жив, только с ней я смогу забыть весь этот ужас…

О Маник я слышу несколько раз в день. Оник говорит, что завидует мне.

— Эх, счастливец же ты, брат, что ни в кого не влюблен.

А я, говоря правду, завидую ему, Онику. Он хоть облегчает сердце свое, рассказывая мне о своих чувствах. Как мне сказать, как раскрыть свое сердце, если любовь моя не имеет определенного образа. Как было бы хорошо вместе с письмами матери читать и ласковые письма любимой девушки!..

Погибшего командира батальона Абрамова замещает капитан Хохлов, здоровый, мрачный человек с красной шеей. Краснолицые, толстые мужчины всегда кажутся мне добрыми и жизнерадостными людьми. Хохлов же мрачный и неразговорчивый. Первая встреча его с командирами рот была довольно странной.

— Значит, мне это с вами сражаться, да?.. Почему не отвечаете?

Командир третьей роты Петров громко сморкается.

— А вам, товарищ капитан, как кажется?

— Мне кажется, что вы, товарищ лейтенант, невоспитанный человек.

У Петрова подрагивает бровь.

— Извините, товарищ капитан, по-вашему, мы должны сражаться вместе или друг против друга?..

Лицо Хохлова делается еще краснее, жилы на шее вздуваются так, словно вот-вот лопнут.

— Молчать! Это что такое? Молчать!..

Молчание тяжелое и грозное.

— Это еще что? Я вам покажу, вы еще не знаете капитана Хохлова. Да, не знаете!.. Вы еще наплачетесь у меня!

— Вы уже показали себя, хватит! — взрывается Петров.

Назревает скандал. Разъяренный капитан протягивает руку к пистолету…

— Я тебя, как собаку!..

Петров направляет дуло автомата прямо в грудь Хохлова.

— Еще одно движение, и я вас разрежу пополам…

Капитан бледнеет, у него дрожат руки.

— Товарищ капитан, — прерывает молчание Воронцов, заместитель командира по политчасти, и становится между ними. — Мы плохо начали наше знакомство, вам бы надо найти более подобающую форму беседы с ребятами.

Капитан молчит.

— Мы не бездельники, — добавляет другой. — У нас нет времени слушать ругань. Разойдемся…

Расходимся без разрешения, и нам ясно, что батальон с первого же дня ускользнул из рук капитана Хохлова.

Неразговорчивый капитан иногда делается болтливым. Секрет этого нам известен. У Хохлова страсть к спиртным напиткам.

Несколько дней назад он тяжело ввалился в блиндаж с опухшими, красными веками. От него несло водкой и чесноком.

— Привет, лейтенант, надеюсь, дела идут хорошо, — дохнув на меня винным перегаром, начал он. — Вы не любите меня… вы все герои, а я среди вас, как говорится, чужой…

— Я вас не понимаю, капитан…