Съешьте сердце кита

— Идем с правым уклоном, — пошутил художник ; около землянки он переобулся и встал на свои длинные, с металлической окантовкой лыжи; здесь уже можно было показать спортивный класс, не то что на тех обшитых камусом туземных досках.

Федор не отозвался. Он все еще думал о старике Сомове, даже по болезни до конца дней своих не желающем уходить из тайги. У Федора в душе осталось к нему неосознанно теплое чувство, нечто вроде сыновнего уважения.

Федор крепко нажимал, чтобы выдержать предложенный Порошиным темп. Он смотрел на сложные крепления порошинских лыж со смешанным чувством зависти и неприятия: «Ему легко на таких!»

Быстро темнело. Снег, окрасился лилово, затем малиново, затем сине. Небо усеивали необыкновенно крупные звезды, все оно стало похоже на драгоценную ткань с блестками и стеклярусом.

Час от часу где-то в вышине вздымался огненный отблеск — то клокотала в жерлах Ключевского вулкана лава. Сполохи этого зарева служили ориентиром, на который бежали в кромешной тьме лыжники, потому что нартовый след давно уже потерялся на оголенных, с жестким настом взлобках.

Сейчас на Ключевскую, грозную своими камнепадами и крутизной склонов, восходили целыми группами альпинисты, научные работники, просто любители острых ощущений. Но после первого восхождения, совершенного шихтмейстером экспедиции Биллингса Даниелем Гаузом, что по тому времени явилось настоящим подвигом, у кратера знаменитого вулкана целых полтораста лет не было ни единого человека! Но, может, следует считать, что первым восходителем на Ключевской был не Данила Гауз, а барон Беневский, настоящее имя и титул которого сокращенно звучали так: «Барон Мориц Анадар де Бенев, его императорского римского величества обрист и его величества принца Альберта герцога саксен-тешинского действительный канцлер…»

Был барон пройдохой-парнем и рыцарем без страха и упрека. Он предлагал свои услуги в качестве солдата то одной стране, то другой, и случалось, что сражался он за правое дело. В чине полковника польских конфедератов он попал в плен к русским, был отпущен под честное слово и снова схвачен с оружием в руках. В конце концов его сослали на Камчатку — «снискивать там пропитание своим трудом».

Вот в бытность свою на Камчатке барон Беневский якобы и поднимался на Ключевскую. Из его мемуаров, изданных в Лондоне в 1790 году, явствует, что он будто бы поднялся на пятикилометровую сопку и спустился с нее в течение одного дня, да еще и зимою. Когда он находился невдалеке от кратера, произошел выброс пепла и камней, и барон упал. Конечно, сообщал барон в мемуарах, он неизбежно должен был испечься в пепле, но спутники-камчадалы вытащили его из кратера железными крючьями. Ему смазали ожоги китовым жиром — и он, так сказать, отделался легким испугом.

Почитаешь такое — и сразу видно: анекдот. Чтобы в один день совершить подъем и спуск с подобной вершины, да еще попутно свалившись в кратер? При всем при том в пору метелей и морозов?..

Но вот совсем недавно сибирский геолог Марков вместо того, чтобы ехать в Ялту, решил провести зимний отпуск в горах Камчатки. Он взобрался в течение дня на Ключевскую один, немножко, правда, потерял там ориентировку и спокойно устроился на ночлег вблизи кратера. И даже ног не обморозил!

Человек в состоянии совершить иной раз непостижимое. Но бывает, что уже задним числом под возможность или невозможность его деяний подводится разная такая научная база, а само деяние разымается на части холодным скальпелем сомнения.

Федор тоже мало верил, что Беневский взбирался на Ключевскую. Скорее всего была такая попытка. Но подобное восхождение в принципе не исключалось. Следовало только спокойнее рассмотреть личность этого Беневского. А Беневский, поднявший на Камчатке бунт среди ссыльных и служилых и сумевший уйти с ними на захваченном корабле во Францию, был личностью отчаянно смелой и незаурядной. Его опасалась Екатерина. Но, человек по натуре легкомысленный и увлекающийся, наделенный суматошным воображением, Беневский мог отнестись к своим приключениям на Камчатке и в других краях как к благодарному материалу для написания авантюрной повести в духе рассказ зов барона Мюнхгаузена, с которым он, кстати сказать, жил примерно в одни и те же годы. Так что различить нынче, где вымысел в его похождениях, а где правда, — иногда нелегко.

Что касается Федора, то и он мог бы уже побывать на Ключевской. Но ему катастрофически не везло. Всякий раз, когда предпринималось восхождение, он дежурил. Однажды он попросил начальника дать ему подмену на время восхождения, но тот отнесся к его просьбе невнимательно и сказал, что мало ли чего, что все, мол, хотят подниматься на Ключевскую, что надо же кому-то и внизу оставаться.

Федор отличался сугубой дисциплинированностью. Он ничего не возразил начальнику. Но, конечно, ему стало обидно.