Сесиль. Амори. Фернанда

"Это потому, что мой отец будет с нами? Ты поэтому так говоришь?.. Но подумай, это будет неблагодарно — дать ему почувствовать, ему, который дал нам счастье, что его присутствие — преграда нашему счастью; мой отец не посторонний, это не третье лицо, это третий в нашем союзе. Поскольку он нас любит обоих, Амори, и мы должны его любить ".

"В добрый час, — подхватил Амори с легкой холодностью. — Поскольку ты не чувствуешь то же, что и я, по отношению к этой теме, не будем больше говорить об этом и забудем ".

"Мой друг, — живо возразила Мадлен, — я тебя обидела?.. В таком случае, извини меня… Но знаешь ли ты, мой ревнивец, что отца и возлюбленного любят не одинаковой любовью?"

"О Боже, да! — промолвил Амори. — Я знаю это хорошо, но любовь отца не такая ревнивая и не исключающая все остальное, как наша; ты привыкла к нему, вот и все.

Для меня же видеть тебя — это не привычка, это необходимость.

Ах, Боже! Библия, этот великий голос человечества, говорила об этом две тысячи пятьсот лет тому назад: "Ты оставишь отца своего и мать свою, чтобы идти за супругом своим"".

Я хотел было их прервать, я хотел было им крикнуть: "Библия также говорит о Рахили: "Она не хотела утешиться, ибо не было больше детей ее"".

Но я был прикован к своему месту, был неподвижен и испытывал мучительное удовлетворение, слыша, как моя дочь меня защищает, но мне казалось, что этого недостаточно; мне казалось, что она должна объяснить своему возлюбленному, как она нуждается во мне, подобно тому, как я нуждаюсь в ней; я надеялся, что она сделает это.

Она сказала:

"Да, Амори, может быть, ты прав, но присутствия моего отца нельзя избежать, не причинив ему, как я знаю, ужасной боли; кроме того, если в какие-то минуты его присутствие и стеснит наши чувства, то в другие — оно обогатит наши впечатления ".

"Нет, Мадлен, нет, — сказал Амори, — ты ошибаешься, смогу ли я в присутствии твоего отца, как сейчас, говорить, что люблю тебя?

Когда под темными апельсиновым деревьями, о которых мы только что говорили, или на берегу прозрачного и сверкающего, как зеркало, моря мы будем прогуливаться не вдвоем, а втроем, смогу ли я, если он пойдет за нами, обнять тебя за талию или попросить у твоих губ поцелуя, в котором они еще отказывают мне? А его серьезность не испугает ли нашу радость? Разве он одного с нами возраста, чтобы понять наши безумства?

Ты увидишь, ты увидишь, Мадлен, какую тень бросит на нашу радость его строгое лицо.