Сесиль. Амори. Фернанда

Как он убедит Мадлен позволить мне уехать?

Признаюсь, я об этом не знаю, но он мне сказал, что возьмет все на себя.

Сегодня впервые Мадлен встала или, точнее, г-н д ’Авринъи перенес ее из кровати в большое кресло, которое он поставил около окна, и бедное дитя было еще так слабо, что, если бы во время этого перемещения миссис Браун не поднесла ей флакон с нюхательной солью, она, конечно, потеряла бы сознание. Когда она уже сидела у окна, мне разрешили войти.

О Боже мой, дорогая Антуанетта, только тогда я смог понять, какие губительные последствия нанесла болезнь моей обожаемой Мадлен.

Она красива, красивее, чем когда-либо прежде, ибо в своем длинном, закрытом до шеи платье без талии похожа на одного из прекрасных ангелов Беато Анджелико, с прозрачным челом и бесплотным телом, но эти ангелы — на Небесах, в то время как Мадлен, по милости Божьей, еще среди нас, и то, что у ангелов представляет божественную красоту, делает ее красоту почти пугающей.

Если бы Вы смогли увидеть ее, как она счастлива и довольна, сидя у этого окна! Можно сказать, что она впервые видит небо, вдыхает этот чистый воздух, запах благоухающих ароматом цветов; сквозь ее бледную и просвечивающую кожу видно, так сказать, как к больной возвращается жизнь.

Ах, Боже мой, разве когда-нибудь эта жизнь будет земной? Будет ли это хрупкое создание чувствовать человеческие радости и страдания, не сгибаясь от радости или от горя?

Все эти страхи, кажется, испытывает и ее отец: через каждые четверть часа он подходит к ней и берет ее за руку, щупая пульс.

Вчера вечером он был весел: пульс уменьшился за день на три или четыре удара в минуту.

В четыре часа, когда солнце полностью покинуло сад, г-н д’Авринъи потребовал, несмотря на мольбу Мадлен, чтобы она легла; он взял ее на руки и отнес в кровать, но, к его радости, она лучше перенесла это второе перемещение, чем первое: она сама держала флакон, но он ей не понадобился; это служило доказательством того, что воздух и солнце вернули ей некоторые силы.

В то время как ее переносили на кровать, я играл в гостиной мелодию Шуберта, а когда закончил, миссис Браун пришла мне сказать от ее имени, чтобы я продолжал играть. В первый раз с того ужасного вечера, когда музыка ее чуть не убила, она слышала музыку. Я играл по ее просьбе и, когда пришел к ней, нашел ее почти в исступлении.