Сесиль. Стина (сборник)

– Не выйдет, – возразила фрау Питтельков. – Там все занавески сняты, и все вверх дном.

– Что ж, останемся здесь. В тесноте, да не в обиде. Прошу…

И с этими словами он встал из-за стола, подал руку Ванде и препроводил ее к тому месту на тахте, которое она занимала до прибытия гостей. Юный граф проводил Стину, а барон, давно знакомый с обычаем таких вечеринок, недолго думая, снял с буфета коробку сигар и элегантный ящик с ликерами и переместил их на столик у тахты. Старый граф одобрительно кивнул, чиркнул фосфорной спичкой о подошву своей лакированной туфли и зажег тщательно выбранную гавану. Сделав первую затяжку и выпустив облако дыма, он, как истинный кавалер, любезно обратился к Ванде и Стине: «Дамы, надеюсь, не возражают?»

Фрау Питтельков, встав из-за стола, сразу же устремилась в кухню и через несколько минут вернулась с кофе. Такая скорость объяснялась тем, что Ольга, которой было поручено следить в оба за спящим ребенком и кипящей водой, и которую подстегивали в равной мере страх и надежда, выполнила двойное задание с завидной добросовестностью. Кофе был подан гостям, старый барон тоже угостился сигарой, и минутой позже в воздухе с двух сторон заклубились облака дыма.

– Второй такой сигары нет во всем мире, – констатировал Папагено.

– Согласен, – отозвался граф. – Тем более здесь, в доме моей подруги, сигара всегда имеет счастливый вкус опия, с каждой новой затяжкой видишь себя в райских кущах, то есть среди райских гурий.

– Ну-ну, – недоверчиво отозвалась фрау Питтельков, которой во всем мерещились новые насмешки, даже если их не было в помине.

Однако старый граф не дал сбить себя с толку и не отреагировал на этот возглас.

– Вообще, – продолжал он, – все чудесно, не хватает только одного – ликера. Конечно, Папагено раздобыл целый ящик, на то он и Папагено, но позабыл ключ… Ах, мадемуазель Стина уже несет его. Я полагаю, у нее вообще есть ключи от счастья, при условии, что она соблаговолит… Ну-с, милые дамы, предоставьте выбор мне. Держу пари, что угадаю любимый сорт каждой из вас.

– Интересно, – заметила Ванда, – как это у вас получится.

– Это легче, чем вы думаете. У каждой из вас на лбу написаны ее пристрастия. Вот, к примеру, кюрасао[183], в прошлом он сделал неплохую карьеру под более скоромным именем «померанец», его обожает моя подруга, – Фрау Питтельков кивнула. – Мадемуазель Стина предпочитает, разумеется, анисовку, а мадемуазель Ванда не прочь выпить рюмочку бенедиктина[184]. Или две. Отведайте, сударыня. Что скажете об этих монахах-бенедиктинцах? Неплохо устроились, верно?

Обстановка все более оживлялась, и чем больше распространялось по комнате наркотическое облако, тем загадочнее становился язык присутствующих. При этом тон задавал старый граф, а барон Папагено ему ассистировал. И все же ласковые намеки они адресовали исключительно Ванде, поскольку побаивались обеих сестер, робея перед старшей из-за ее непредсказуемого темперамента, а перед младшей из-за ее невинности. Ванда, давно забывшая, как ею пренебрегли в начале застолья, разумеется, усматривала в постоянном обращении к своей особе положенный ей по статусу триумф и упивалась изобилием все более назойливых похвал в свой адрес. Вся величавость была давно отброшена. Выступив с разоблачением некоторых закулисных тайн (а именно, описав директора своего театра в самом типичном для него окружении – среди одалисок сераля[185]), она уже достаточно раскрепостилась, чтобы уступить желанию графа, требовавшего демонстрации ее искусства. Некоторые еще остававшиеся сомнения устранил барон Папагено, вспомнивший в нужный момент, как великая Рашель[186] на Павлиньем острове[187] привела в восторг царя Николая, играя Федру[188] «без ничего, кроме кружевного покрывала». Папагено не сомневался, что Ванда справится не хуже, если продекламирует «Рыцаря Тоггенбурга», или «Хождение на железный завод», или просто «Перчатку»[189]. Но кто-то должен стоять сзади и жестикулировать, потому что «без жестов будет только половина успеха». Этот вопрос подвергся дальнейшему обсуждению, были предложены разные формы и приемы, каковые должны были усилить воздействие баллад Шиллера, и в конце концов было решено, ради достижения драматического эффекта, совсем отказаться от декламации, а вместо этого исполнить какую-нибудь пьесу: устроить теневой театр или разыграть картофельную комедию. Это предложение было сразу же воспринято с энтузиазмом, и Ванда, осушив еще стоявшую перед ней маленькую чашку, поднялась с тахты в знак того, что теперь она готова начать драматическое представление.

– Но что? Что сыграть?… Комедию или трагедию?

– Конечно, трагедию, – наперебой закричали гости.

Даже юный граф и Стина, державшиеся до сих пор на заднем плане, оживились. Ванда поклонилась и заметила не без юмора:

– В ближайшее время мы известим почтеннейшую публику о содержании и названии пьесы.

– Браво, браво!