Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— А что именно делал ваш батюшки? Я хочу сказать — каким образом варил он сахар? Расскажите нам, пожалуйста, как у него все получалось? — И при этих словах Леонардо слегка пожал Исабели руку у локтя.

— Извольте, я вам сейчас объясню, — отвечал Больмей будущему хозяину инхенио, соображая в то же время про себя, как бы это ему попроще да непонятнее растолковать молодому сеньорито все тонкости сахароварного искусства. — Но правде сказать, так в этом деле особой учености не требуется, — начал мастер, — глаз верный, да поработать немного — вот и вся наука. А батюшка мой, царствие ему небесное, так делал. Перво-наперво, наберется у него полный чан свежего соку из-под пресса, он ему даст отстояться, а как отстоялся сок, он его от грязи очистит и в средний котел перегоняет и велит тут же под этим котлом огонь разводить самый что ни на есть сильный. К примеру, как мы сейчас делаем.

Пока Больмей давал эти разъяснения, два негра с помощью насосов и съемного желоба перекачали очищенный сок из второго котла слева во второй котел справа, а молодой сахаровар продолжал:

— Совершенно так, сеньорито Леонардо, как вы теперь видите. Значит, сок у нас теперь чистый, и мы переливаем его из большого котла вот в этот и добавляем туда немного извести, негашеной то есть…

— Хорошо. А почему вы добавляете туда известь? — перебил его с тайным злорадством Леонардо, уверенный, что сахаровар не сумеет ответить на мудреный вопрос и перед всеми осрамится.

— Вот уж этого, сеньорито, я вам не скажу, — спокойно, без тени смущения отвечал Больмей и, заметив, что Леонардо усмехнулся, продолжал: — Почему добавляют известь — этого я не знаю; знаю только, что если ее туда не добавить, сахару не сваришь. А почему? Да бог его ведает! Стало быть, не та плепорция. А раз плепорция не та, патока закиснет, и уж тут из нее сахару вовек не сварить. Батюшка мой, царствие ему небесное, беспременно известь добавлял, вот и я так лажу. Но коли по совести сказать, я так мечтаю, что тут все от того зависит, какая рука. Потому что для сахара первейшее это дело — легкая рука. А уж что касаемо руки, так у меня, сеньорито, сдается мне, рука легкая и для сахара самая способная. Я у вас тут пять разов сахар варил, это вот в шестой, а плепорцию не угадал один только раз. Да ведь и то сказать — плантации ваши я как свои пять пальцев знаю.

— А зачем же их знать? Разве плантации не все одинаковы? Тростник везде один и тот же.

— Это вам, сеньорито, так только кажется, а на деле-то оно выходит по-другому — уж вы простите, что я вам перечу.

— Что, что? — удивленно воскликнул Леонардо, явно задетый словами мастера: ведь он далеко не был уверен, что осведомлен в этом вопросе больше, чем сахаровар. — Уж не хотите ли вы прочесть мне лекцию о свойствах и достоинствах различных сортов сахарного тростника? Я и сам знаю, что сортов этих много. У нас тут растет и «отаити», и «фиолетовый», и «хрустальный» — его завезли на Кубу совсем недавно; есть и наш кубинский, «креол», который не идет на сахар. Но вся разница между ними лишь в том, что из одного сорта получают сироп с большим содержанием сахаристых веществ, а из другого — с меньшим. Так, например, «фиолетовый» дает наиболее крупные и сильные стебли, но в то же время и наименее пригодные для производства сахара, поскольку в них содержится мало сахаристого и много древесного вещества. Вам, по-видимому, значение этих терминов неизвестно, но так как иных, более для вас понятных, не существует, я поневоле вынужден пользоваться теми, какие есть. У меня в инхенио плантации заняты главным образом под «отаити», ибо, как показала практика, растения этого сорта состоят почти целиком из сахаристого вещества и потому необычайно сладки; кроме того, у нас на черноземе сорт этот особенно выгоден. Одна повозка «отаити» дает у нас две с половиной арробы жидкого сока, то есть полторы головы превосходного белого сахара, с которым по сладости не сравнится даже самый лучший сахар из других поместий Вуэльта-Абахо.

— Сеньорито совершенно правы, так все оно и есть, сеньор дон Леонардо… Только что… я — то ведь говорил не про сорта, а про плантации.

— Тогда дело другое, — согласился будущий хозяин Ла-Тинахи; он стоял перед мастером, широко расставив ноги, скрестив руки на груди, и глядел на него в упор, ожидая, что тот сейчас понесет какую-нибудь несусветную чушь, и тогда Исабель, сохранявшая в продолжение всей этой сцены странную невозмутимость, не выдержит и расхохочется сахаровару в лицо. И Леонардо спросил: — Итак, чем же отличается, на ваш взгляд, одна плантация от другой?..

— Одна плантация от другой, как я полагаю, или, вернее, как батюшка мой, царствие ему небесное, полагал, тем отличается, — ответил Больмей серьезно и веско, — что на местах низких да на сырых в тростнике больше будет кислоты и соли, а стало быть, и извести в тростниковый сок класть надобно побольше, чтобы патока не закисла.

Услышав этот ответ, Леонардо круто повернулся и, не говоря ни слова, пошел прочь; но, отойдя настолько, чтобы мастер не мог слышать его, сказал: