— У него было кое-какое состояние, и довольно приличное, небольшое предприятие по обработке древесины и производству черепицы, кирпича, извести… там, на бульваре Аламеда, возле Пунты. Земельный участок под этими постройками тоже принадлежал отцу, но цена земли была невелика, так как это низина и место сильно заболочено. А там, где сейчас выстроен дом для школы Буэнависта, находился большой барак для негров, только что привезенных из Африки. В инхенио Ла-Тинаха, унаследованном мною от отца, должно быть, до сих пор остался кое-кто из негров с клеймом «Г» и «Б» на левом плече. Кандидо в компании с доном Педро Бланко и теперь вывозит негров из Африки. Но англичане так преследуют работорговлю, что в результате эти экспедиции гораздо чаще кончаются плачевно, нежели удаются…
— Мама, представь себе похитителя людей, ставшего, скажем, графом… де Работорговиа. Хорошенький титул, не правда ли? — спросил Леонардо, негромко смеясь.
— Что за чепуху ты городишь? — спросила донья Роса, раздосадованная и удивленная.
— Ах, мама, разве тебе не известно, что по римским законам похитителями чужой собственности являются все те, кто насильно забирает людей, чтобы продавать их в рабство?
— В таком случае настоящим похитителем является не твой отец, как ты говоришь, а дон Педро Бланко, который, как известно, торгует неграми со своей фактории в Гальинасе, на побережье Гвинеи (я столько раз слышала эти названия, что хорошо их запомнила), приобретая их в обмен на разные дешевые побрякушки и прочие вещи, а оттуда переправляет их в качестве груза на Кубу. Твой отец берет тех, кто нужен ему, а остальных продает владельцам сахарных плантаций. Ведь до недавнего времени, пока работорговля с Африкой не считалась контрабандой и к ней относились терпимо, отец выступал только как грузополучатель, даже скорее как компаньон Бланко. Во всяком случае, за свой счет им было предпринято только считанное количество экспедиций. С минуты на минуту он ожидает возвращения бригантины «Велос»; дал бы только господь, чтобы корабль не попал в лапы англичан!
— Так ты же, сама того не желая, выступаешь в мою защиту. Все, что я сказал, — это шутка, но совершенно очевидно, мама, что, согласно юридическому закону, преступник не только тот, кто убивает корову, но и тот, кто вяжет ей ноги.
— Не докучай мне твоими принципами, намерениями и всякими там римскими законами. Пусть они гласят что угодно, истинная-то суть дела в том, что между поступками твоего отца и поступками дона Педро Бланко существует большая разница. Дон Педро находится там, на родине этих дикарей; это он организует торговлю ими, он добывает их путем обмена или обмана, и, наконец, он их захватывает и переправляет, чтобы продавать в нашей стране. Так что, если в этом и есть какое-то преступление или чья-то вина, то вина эта падает только на дона Педро, и уж никак не на твоего отца. И коли уж как следует приглядеться ко всему, то Гамбоа не совершает ничего дурного или постыдного, а делает прямо-таки доброе дело, за которое можно только похвалить. Ибо, принимая и продавая как грузополучатель — я имею в виду этих дикарей, — он делает это для того, чтобы окрестить их и приобщить к религии, которой, конечно, у себя на родине они не знают. Итак, коли ты ведешь речь об этом, то знай, что в случае приобретения дворянского звания — а отец сейчас об этом и не помышляет — для него нашлось бы достаточно приличных и прежде всего почетных титулов. Словом, как я уже говорила, на сей раз я не смогу угодить тебе, не прибегнув к кошельку отца.
— Почему же ты не хочешь это сделать?
— Потому что тогда мне придется сказать ему правду — то есть что мне нужны деньги, чтобы сделать тебе подарок.
— Ну так что же? Он никогда ни в чем тебе не отказывает.
— Так-то так, но уж очень он сердит на тебя, и я боюсь, как бы он мне не отказал.
— Да когда же он не сердится на меня, мама? У него это своего рода эндемическая или, вернее, хроническая болезнь. Если я ухожу из дому, то почему ухожу? Если никуда не иду, то почему остаюсь дома? Во всяком случае, год проходит за годом, а отец все равно никогда мной не доволен. Невзлюбил он меня, мама, — такова сущая и жестокая правда. К чему ходить вокруг да около? Просто ему все не нравится, независимо от того, делаю я что-нибудь или бездельничаю.
— Твой отец вовсе уж не так несправедлив, и ему отнюдь не чужды отцовские чувства: веди ты себя хорошо, он не считал бы, что ты ведешь себя плохо. Зачем далеко ходить? Вчера вечером ты был в Регле и шатался там, а в котором часу ты вернулся?
— От кого он это узнал?
— Не так уж важно, от кого! Сегодня утром ему об этом рассказали на Кавалерийском молу.