Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Рассуждаешь ты, дружок, как Соломон; только на самом деле это не так. Нужно исходить из истинного положения вещей, а не из того, каким бы нам хотелось его видеть. Я рассуждаю так: что толку жаловаться или надеяться на то, что все будет по-моему? Разве такие, как мы с тобой или другой кто из нашей братии, решатся пойти против течения? Никогда. Пусть уж все идет, как заведено. Когда против тебя большинство, остается только делать вид, что ничего не слышишь и не понимаешь, и ждать, пока наступит твой черед. А он придет, уверяю тебя. Не вечно же нам терпеть, да и не обязательно ткани рваться по долевой нитке. Учись пока что у меня; я принимаю вещи, как они есть, и не собираюсь исправлять мир. А то, чего доброго, еще пострадаешь! Ты вот, как погляжу, еще немало себе крови попортишь!

— Не все ли равно, — с жаром возразил подмастерье, — коли и другие будут ее портить точно так же, как и я…

— В том-то и дело; коли ты станешь так горячиться и лезть на рожон, то не добьешься, чтобы другие портили себе кровь, и она только у тебя в жилах клокотать будет. А этим белым пройдохам только того и нужно. Это не значит, что ты должен позволять любому издеваться над собой; я ведь тоже не даю собой помыкать. Только советую тебе не терять равновесия и ждать удобного случая. Посмотри на Клару, какая она степенная и серьезная. А ведь и к ней не один белый приставал, когда она была девушкой. Мне все же удалось без особого труда и хлопот припугнуть их. Вот я и говорю тебе, Хосе Долорес: не грусти и не хорохорься: этим ты сам себе навредишь. Ты только расстроишь себе печень, а получишь… то же, что и было. Пусть все идет своим чередом: гляди на других, и ты научишься жить!

Во время этого длинного и оживленного разговора Урибе ни на минуту не прекращал примерки сюртука: то он брал в правую руку лацкан, встряхивал его и тянул к себе, одновременно расправляя ладонью левой руки складки на рубашке подмастерья спереди и с боков; то убирал морщинки, набегавшие сзади от плеча к спине; то чертил вдоль боковых швов мелком крестики; то, наконец, просунув ножницы через кромку воротника и обшлагов, надрезал сукно, приметанное к холсту белыми нитками. Так постепенно с помощью своих ножниц и мелка портной добился того, что патрон сюртука был пригнан к фигуре подмастерья. Тем не менее уверенности, что он хорошо будет сидеть на своем законном владельце, у маэстро не было; оставалось только надеяться на свой опыт и талант. Всякий раз, когда у портного возникало какое-нибудь сомнение относительно размеров, он прибегал к сложенной вдвое бумажной ленте с дырками по обеим сторонам, которая служила ему меркой.

Прошло уже добрых полчаса, как хозяин с подмастерьем занялись примеркой сюртука. Тут к портновской мастерской подкатил наемный шарабан, и из него выскочил на панель молодой человек решительного вида. Это был тот самый кабальеро, который в значительной мере послужил предметом живой беседы между портным и его подмастерьем.

Глава 2

Кабальеро не тот, кто им родился, а тот, кто умеет им быть.

Внезапное появление юноши, о котором мы упомянули в конце предыдущей главы, хотя его и ждали, все же повергло главного портного в недоумение, а его подмастерье воспользовался минутой замешательства, чтобы быстрым движением сбросить с себя примеряемый сюртук.

Однако все это не помешало маэстро выйти навстречу Леонардо Гамбоа и учтиво поздороваться с ним, расточая улыбки и любезные словечки.

Заметил ли вновь прибывший поспешное исчезновение Пимьенты и догадался ли он о его причине, этого мы с полной достоверностью утверждать не можем. Тем не менее необходимо сказать, что до сего времени Леонардо не знал, что в лице музыканта он имеет своего заклятого врага; кроме того, он был о себе самом слишком высокого мнения, чтобы интересоваться симпатиями или антипатиями человека из низов, да к тому же еще и мулата. Не подозревал юноша и того, что хозяин и подмастерье, недавно беседуя между собою, говорили почти исключительно о нем. Кроме того, Леонардо приехал сюда в назначенный час, для определенной цели и не собирался задерживаться дольше положенного. Таким образом, ничто не наводило его на мысль о вещах, не имеющих прямого отношения к костюму, который шил ему Урибе. Да и мастер не давал повода для посторонних разговоров.

По заведенной привычке, Леонардо и на этот раз, выйдя из экипажа, достал из жилетного кармана песету, и швырнул ее кучеру, который поймал монету на лету. Затем молодой Гамбоа, не медля, подошел к портному, который рассыпался перед ним мелким босом, и, прервав его, спросил:

— Ну что, костюм готов?

— Почти закончен, дон Леонардито.

— Так я и знал! — нетерпеливо воскликнул юноша. — Слово уличного сапожника вернее, чем твое, Урибе.

— Который же теперь час, сеньор?

— Уже четыре, а костюм был мне обещан ко вчерашнему вечеру.