Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— Тетя Хуана, — добавила Исабель, — уговорила отца помириться с дочерью. И новобрачные теперь взяли на себя заботу о ферме отца — знаете, той, где разводят кур и откармливают скот. Молодая со своим мужем остались на плантации, а отцу ее — нашему управляющему — пришлось уйти оттуда. Мне очень досадно за его жену: она славная женщина и нередко сопровождала нас на прогулках; но с тех пор, как дочь вышла замуж, у этого управляющего совершенно испортился характер: он буквально не давал неграм житья, наказывал их за малейший промах, причем с такой жестокостью, что папа в конце концов рассчитал его. Теперь у нас как-то пусто, если мы и ходим по вечерам на кофейную плантацию, то разве только чтобы зайти на ферму, и возвращаемся оттуда с заходом солнца. А когда светит луна…

— Ты вспоминаешь обо мне — не правда ли? — с нескрываемым раздражением прервал Леонардо Исабель, видя ее ледяное равнодушие.

— Разумеется, — ответила она, словно не замечая душевного состояния своего партнера. — Я не могу забыть, как в эти чудесные вечера — а ведь зимой в деревне они именно чудесны — мы не раз совершали прогулки вместе с Росой и тетей Хуаной.

— Я нахожу, что ты стала какой-то другой, — немного помолчав, заметил юноша.

— Другой? Да неужели! Вы просто шутите!

— Даже называешь меня на вы.

— По-моему, я всегда так обращалась к вам.

— Но не под нашим апельсиновым деревом!

Исабель вспыхнула и поспешно ответила:

— Такая уж у меня привычка называть всех на вы. Даже когда я разговариваю со своими невольниками, особенно со стариками, у меня с языка нередко срывается «вы». Да и с папой эго тоже частенько случается…

— «Ты» звучит ласковее…

— Вы так полагаете? Зато в обращении на вы больше скромности.

Эта оживленная беседа прерывалась чуть ли не поминутно, то есть всякий раз, как подле них сходились и расходились встречные пары. В конце концов тему разговора пришлось изменить, когда Менесес и Сольфа, раскланиваясь со знакомыми, подошли к месту, где сидели Исабель и Леонардо. Оба друга уже видели молодую девушку в тот вечер в доме Гамесов. Вряд ли они могли ей сообщить нечто новое. Но Исабель всегда выказывала Менесесу особое расположение и обрадовалась ему.

— Как? Вы не танцуете? — изумился он.

— Если б это услышала Флоренсия, она бы обиделась.

— Флоренсия мне очень нравится, не спорю; на мой взгляд, она очень мила, я люблю ее, но если бы я и танцевал с ней сейчас, то из простой учтивости. Вы же знаете, что подруга моего сердца далеко отсюда, и, право же, с вашей стороны крайне жестоко приписывать мне намерения ухаживать за другой.

— Я, кстати, начинаю побаиваться нашего приятеля Сольфу, — сказала Исабель, внезапно обращаясь к этому студенту, с тем чтобы одновременно сделать разговор общим и положить конец своей насмешливой беседе с Менесесом.

— Что я такого сделал, что напугал бесстрашную Исабелиту?

— Да разве вы не видите, что это шутка?

— Это было бы шуткой, сеньорита, — горячо возразил Сольфа, — если бы я один думал иначе. Но я уверен, что мое мнение разделяют и Леонардо, и Диего, да и все, кто вас знает. Итак, чем же я мог напугать вас?

— Тем, что вы, как видно, неумолимы и не щадите ни врагов, ни друзей.

— Вот как! Вы меня поражаете, сеньорита.

— Ну-ну! Теперь он притворяется тихоней, словно и воды не замутит! Будто я не заметила, что, едва войдя в зал и до тех самых пор, пока вы не подошли ко мне, вы перемывали косточки всем, кто находился в зале. Пусть наш приятель Менесес скажет, права я или нет.

Сольфа и Менесес обменялись многозначительными улыбками, подтвердив тем самым колкий упрек Исабели, и первый из них сказал:

— Да, конечно, я не прочь позлословить, но подле вас я безоружен.

Между тем танец закончился, и пары, нарушив ряды, поспешили к выходу; одни — чтобы посидеть в зале и в соседних комнатах, другие — чтобы подышать свежим воздухом на галерее. Мужчины, в большинстве своем разделившись на группы, принялись болтать о своих любовных победах на нынешнем вечере; почти все они закурили сигары или сигареты. Леонардо прошел вдоль всей галереи рука об руку со своей прелестной партнершей; судя по улыбке, не сходившей с уст Исабели, она отнюдь не сетовала на то, что их беседа с глазу на глаз несколько затянулась, хотя музыка, под обаяние которой они оба невольно подпали, уже смолкла.