Сесилия Вальдес, или Холм Ангела

— По правде говоря, — ответила Немесия, следя за выражением лица своей подруги, — не знаю, что и сказать, как-то не решаюсь выложить начистоту все, что я думаю. И все же, — прибавила она, внезапно оживляясь, — на месте Сесилии смеялась бы я над всем этим, а на рожон не лезла бы. Коли этот человек влюблен всерьез — а он таки влюблен, — коли он хочет, чтобы я над ним не издевалась, пусть заплатит за все то зло, что мне причинили другие. И мне бы, ей-ей, было нипочем, кабы такой вот, как он, вертопрах увивался вокруг меня и поминутно следил за мной; лишь бы давал мне деньги, а я бы взамен дарила ему улыбки. И пусть бы посмели тогда сказать, что я поступаю дурно или грех совершаю какой. Сами-то мужчины больно нечестны: прикидываются, что любят, когда любви и в помине нет, а хитры-то уж так, что, поди, и не узнаешь — взаправду они влюблены или думают попросту обдурить нас, несчастных! «Думай дурно — и ни ошибешься», — говорит пословица. Так и тут: ну что случится с тобой, Сесилия, коли ты не пойдешь нынче вечером на куну!

— Конечно, меня не убудет, ни прибудет, пойду я туда или не пойду, — отозвалась Сесилия. — Дело-то все в том, что человек, о котором говорит мамочка, намерен совать свой нос в мои дела и вертеть мною как угодно, то ли из чистой прихоти, то ли чтобы испытать мое терпение, а это-то и несносно.

— Ну ладно, дорогая, — мягко возразила Немесия, — я, например, не вижу, чтобы его вмешательство могло чем-нибудь повредить тебе.

— А то как же! — вспылила Сесилия. — Мамочка тотчас становится на его сторону, ворчит, ополчается на меня, даже тунику мне порвала, лишь бы я дома осталась, лишь бы доставить удовольствие этому старому дураку. Тебе этого мало?

— Да что ты! Мне тоже не по вкусу, когда кто-нибудь вмешивается в мои дела. Впрочем, порой не грех и дурочкой прикинуться, чтобы от иных мужчин тебе побольше перепало. Взбредет, скажем, такому на ум командовать или наставника изображать, ну и пусть себе тешится. А ты делай так, чтобы он был доволен, не отталкивай его сразу, улыбайся ему, по крайней мере пока он на подарки не скупится, и проживешь так в свое удовольствие до самой старости.

Бабка тем временем снова уселась в кресло, вернувшись к своим невеселым думам, и разговор между подругами коснулся более частной темы.

— Запомни, — продолжала Немесия, — кто много горюет, тот рано помрет. Да к тому же можешь не сомневаться: ни один старый проныра не опасен для такой красотки, как ты.

— Да я его опасным и не считаю и ни чуточки не боюсь, — сказала Сесилия. — Я по характеру очень независима и ни за что не соглашусь, чтобы мною помыкали, тем более кто-то чужой.

— «Чужой»! — повторила словно про себя бабка хрипловатым и глухим голосом.

Девушки переглянулись, несколько озадаченные странным тоном этого восклицания; да и, кроме того, они полагали, что старушка целиком ушла в свои печальные мысли.

— Вот сына его, — продолжала Немесия вполголоса, — ты понимаешь меня… его-то, конечно, следует бояться. Он молодой, красивый, очаровывает всех направо и налево, да и говорить мастер. Деньгами сорит, как иной воду льет….. Редкая женщина, даже с характером, устоит перед ним — верно ведь, дорогая? Увидит его разок-другой, послушает и влюбится по уши. Я бы от такого мужчины как от черта бегала. Он, должно быть, не одной девчонке голову вскружил. Ему есть в кого пойти.

Чепилья, погруженная в свои размышлении, по-видимому не слышала и не понимала слов Немесии. Сесилия же, наоборот, как только подруга упомянула о возлюбленном, обратилась вся в слух, поняв, что та хочет сообщить ей какую-то важную новость.

— Так вот, как я тебе говорила, — добавила Немесия, — вышла я из портновской Урибе и иду себе по улице Агуакате. Дойдя до дома Гамесов — знаешь, того, что стоит за Тересианским монастырем, — слышу вдруг музыку и голоса, мужские и женские. Я прислонилась к стене у окошка — под ним как раз высокая скамья; окно было раскрыто и занавески откинуты. Вижу — комната полна народу: играют, поют и танцуют. А какое у нас сегодня число? Да ведь нынче двадцать седьмое октября! Постой! Так это именины Флоренсии, самой младшей из сестер Гамес. То-то она была во всем белом и с распущенными волосами; кстати сказать, для белой девушки они у нее уж очень вьются… По крайней мере… они, конечно, очень красивые, такие длинные и густые, а по мне было бы лучше, будь они немного потемнее.

Сесилия вздохнула, а Немесия, словно не заметив этого, стала выкладывать уже без утайки:

— Сидит, значит, Флоренсия за роялем, а вокруг все разные там сеньориты и молодые кабальеро. И знаешь, кто еще там был? Ну да, конечно, это была она! Помнишь высокую бледную сеньориту, такую хорошенькую? Да я еще тебе говорила, что утром в день святого Рафаила она ехала в коляске Гамесов? Она-то и разговаривала с Менесесом, приятелем твоего… ну, понимаешь?.. Там же был и другой, он тоже все с ними ходит… да как бишь его зовут? Сола, Софа… ах, да, Сольфа. Но твоего-то молодца не было, о нем только говорили. Я в точности слышала, что о нем упомянули…..