Сестра

– Ну, во всяком случае, с твоего номера, там говорилось, чтобы я пришла сюда, вот я и удрала. Доехала на хлебопекарном фургоне. Ты, значит, познакомилась с моей Белль?

– С Анной.

– С Анной?

– Дэн…

– Дэн? Ты городишь чертову бессмыслицу, милая. Говори начистоту.

– Дэн… Он мне изменил. – По мере того как слова вываливаются из меня, узел мучительной тревоги в животе скручивается все туже и туже.

Блестя глазами, Лекси слушает мое повествование с самого начала – как Чарли мечтала разыскать своего отца. Лоб ее собирается складками, когда я признаюсь, что украла фотографию Пола, пыталась проследить его через социальные сети, но ведет она себя тихо и безмолвно. Я рассказываю ей, как Анна устроилась работать в бар, куда, как она знала, ходит выпивать Дэн, как она соблазнила его и шантажировала, как переехала к нам и заставила меня поверить, что она сводная сестра Чарли, и лицо у Лекси становится белым, как подушка, на которой она лежит.

– Она намеренно целила в Дэна?

– Да. Анна засняла на видео, как они занимались сексом. Дэн говорит, что вообще едва помнит ту ночь. Тогда я ему не поверила, но сейчас верю. По-моему, она достаточно сумасшедшая, чтобы подмешать ему что-то в напитки. Она, вероятно, думала, что, если тебе напишет, ты ее проигнорируешь… В очередной раз.

Лекси вздрагивает.

– Думаю, ты должна мне все объяснить. Я так поняла из свидетельств о рождении, что Белль и Чарли были близнецами?

– Угу.

– И Чарли об этом не знала?

– Не знала.

– Почему?

– Это сложно, – огрызается Лекси. Она теребит выбившуюся нитку на своей повязке и тянет, пока повязка не начинает обтрепываться.

– Сложно? – взрываюсь я. – Это я тебе расскажу, что такое сложно. Твоя дочь лишила меня работы, моих отношений, убила мою кошку, а затем пыталась сжечь мой коттедж вместе со мной.

– Что? Как…

Я поднимаю руки, словно отбивая слова в ее сторону.

– Ты. Начинай. Говорить.

Лекси вздыхает так тяжело, что ее тело сотрясается.

– Видишь ли, я сказала тебе правду. – Мне приходится склониться к ней, чтобы слышать ее тихий голос. – О том, что Пол был отцом. Но он не знал, что я беременна, и не поэтому ушел. Он ушел, решив, что беременна его бывшая девушка, и хотел поехать домой и уговорить ее сделать аборт.

– Зачем?

Лекси замолкает так надолго, что я борюсь с побуждением схватить ее за плечи и вытрясти из нее слова.

– Ты слышала о синдроме Марфана?

– Нет.

– Это наследственное заболевание. Пол был его носителем. Он не хотел заводить семью. Не хотел рисковать, чтобы не передать свою болезнь. Я не слишком много о ней знала, но он сказал, что она может вызывать внезапную сердечную недостаточность, особенно во время перегрузок.

– Чарли. Гонка. – Я прикрываю рот обеими руками.

– Да. Вот почему я тебя винила. Если бы она не побежала, то, вероятно бы, не умерла. Во всяком случае, тогда.

– Но я же не знала…

– Знаю. И она тоже не знала. Я была несправедлива. Было легче винить тебя, чем смотреть на собственные ошибки. Я не знала, что она унаследовала эту болезнь. Есть симптомы, которые надо было отслеживать. Очень высокий рост…

– Она и была высокой.

– Но не какой-нибудь чертовой гигантшей. Она не уставала. У нее не было никаких болей. Растяжек на теле. У нее не было ни одного из признаков. Ни одного.

– Разве нельзя было сделать скрининг? Провести анализы?

– Я не сказала врачам, что есть такая возможность. Я была молодой и напуганной до смерти. Старалась притворяться, что я не беременна, не ходила ни на какие обследования. Но я была громадной. Выглядела так, будто проглотила чертов арбуз. Родители меня вышвырнули, никогда больше со мной не общались, и я спала на диванах у друзей, пока не родила. Худший опыт в моей жизни. Потом, как только одна вышла, боль началась снова, и мне сказали, что на подходе второй. Проклятые близнецы! Мне было семнадцать лет. Жить негде, денег нет, но я полюбила их, как только увидела.

– Так что же произошло?

– Я получила муниципальное жилье, соцпакет, какие-то наличные. Выматывалась я страшно, но мы как-то справлялись. Но я боялась, всегда боялась, что они заболеют. Мне и с двумя здоровыми-то было трудно управляться. Не представляла, что я стану делать, если одна из них окажется больна.

– А Белль была больна?

– Она была другой. Я не знала, болезнь ли это. Всегда недовольна. Все время плакала, когда была младенцем, а когда стала старше, пошли страшные приступы гнева.

– Это нормально.

– Она ломала вещи, лгала мне в лицо, отрицала, что это она. Я не могла спать, не могла есть.

– Ты ходила к врачу?