Сестра

После двух часов ночи я запираю за собой входную дверь дома Лекси и засовываю ключ под гнома. Несусь через деревню. Из пространства между двумя припаркованными машинами на меня выскакивает кошка, и я испуганно вскрикиваю. Мне повсюду мерещится Анна: за ветвями деревьев, которые качаются и шепчут на ветру, скрючившаяся в тени кустарников, таящаяся в темных дверных проемах. Я прохожу через центр деревни, уличные фонари там сейчас горят не все, а когда достигаю окраины, они и вовсе исчезают. Я останавливаюсь при входе в свой переулок. Он темнеет передо мной, как зияющий черный рот. Небо затянуто облаками, и я не вижу коттеджа. Коленки резко дергаются, когда над переулком, словно звук выстрела, разносится грохот. Я уже готова бежать прочь, но слышу его снова и понимаю, что это моя калитка. Чертов Дэн. Кулаки сжимаются и разжимаются, и я перехожу на бег, спотыкаясь на рытвинах, с хозяйственной сумкой, полной писем, которая путается у меня в ногах. Я бросаюсь к двери, тычу ключом мимо замочной скважины – один раз, другой, третий, – и вот наконец я внутри. Захлопываю за собой дверь и прижимаюсь к ней спиной, пережидая, пока уймется жжение в груди.

От едкого запаха свежей краски перехватывает горло, и я устремляюсь наверх, приоткрываю окно в своей спальне, тут не пахнет домом. Бабушка сняла занавески, чтобы постирать. Обои от Лоры Эшли покрыты пятнами сажи и лупятся – лимонные и кремовые цветы с трудом узнаваемы, – но я едва замечаю окружающую обстановку. Сижу, скрестив ноги, на голом матрасе, закутав плечи одеялом без пододеяльника. Сортирую письма, стараясь разобраться в хронологии. Анна начала писать Лекси через несколько недель после того, как ей исполнилось восемнадцать. Память подсказывает, что именно тогда Лекси переменилась. Прежде она была просто изредка выпивающим человеком, а потом стала настоящей пьяницей, раздражительной и слезливой. И в это же самое время я начала получать письма с угрозами. Неужели их тоже писала Анна?

Анна писала Лекси в течение полугода, пыталась приехать в гости, но потом письма прекратились. Письма ко мне прекратились тоже. Почему? Встретилась ли Анна с Лекси, с Чарли? Не поэтому ли Чарли исчезла? «Я совершила нечто ужасное, Грейс. Пожалуйста, прости меня». Слова расплываются перед воспаленными глазами. Я подавляю второй зевок на протяжении минуты, натягиваю пижаму, которая пахнет бабушкиным стиральным порошком, валюсь в постель и вырубаю лампы.

Когда я в детстве не могла заснуть, отец усаживался на край моей узкой кровати и гладил меня по голове, а ночник озарял его лицо оранжевым светом. «Вспомни десять приятных вещей, которые случились сегодня», – говорил он, и я перечисляла их, одну за другой, ни единого раза не выдав, что самой приятной вещью из всех было ощущение, что мы единственные во всем мире бодрствуем, укрытые в уютном и безопасном коконе моей желтой, как подсолнух, спальни.

Сегодня ночью я чувствую все, что угодно, кроме безопасности. Несмотря на усталость, которая проникла даже в кости, и на количество выпитого алкоголя, сон бежит от меня. Я свешиваюсь с кровати и шарю в поисках сумки, из которой вытаскиваю снотворные таблетки и вытрясаю из пузырька одну – затем думаю о прошедшем дне и вытряхиваю вторую. Медлю в нерешительности, прочитав предупреждение на пузырьке, оцениваю количество выпитой мною водки – больше, чем мне когда-либо доводилось пить, – но затем забрасываю таблетки на язык и запиваю теплыми остатками воды из купленной на вокзале бутылки «Эвиан». Уютно сворачиваюсь, плотно закутав плечи стеганым одеялом, и медленно дышу до тех пор, пока сон не уносит меня.

Когда нам с Чарли было по четырнадцать лет, дедушка с бабушкой возили нас на остров Уайт. Я стояла, покачиваясь, на палубе парома, раскинув руки и слизывая капли соленой воды с губ, а ветер сек мои щеки и задувал волосы в рот. Я помню, какую дезориентацию испытывала: под ногами у меня была твердая поверхность, и казалось, что мы едва движемся, но я чувствовала потерю равновесия. Слюна наполняла рот, и Чарли держала мне волосы, пока содержимое моего желудка выстреливало во вспененное сланцево-серое море.

На какой-то момент мне кажется, что я снова на том пароме. То же самое ощущение движения и неподвижности и то же ощущение тошноты. Мягкие пальцы гладят мои волосы, и горячее дыхание согревает мне ухо. Мои ноздри вдыхают запах аэрозольного дезодоранта «Импульс».

– Грейс, – успокаивающе произносит чей-то голос. Чарли? Я понимаю, что вижу сон, и чернота снова кружит меня и тащит в глубину.

Свет бьет из окон, и я массирую веки кончиками пальцев, стараясь прогнать ощущение опьянения. Запах водоэмульсионной краски и лака удушающ, я почти ощущаю его на вкус. Заднюю стенку глотки жжет, а в висках пульсирует боль, но есть и другой запах, струящийся в комнату, и я говорю себе, что ошиблась. Глубоко вдыхаю, но он никуда не девается. Запах бекона.