Сестра

Я ору, пока не начинает саднить горло, и пот ручьем течет по телу. Мои крики делаются все слабее, пока не переходят в хрип, я тяжело дышу от напряжения.

– Закончила? – Рот Анны кривится в усмешке. – Кто, по-твоему, должен тебя услышать? Сегодня суббота, рабочие не придут. Миссис Джонс в больнице. Здесь вообще никто не ходит. Я думала, ты хочешь со мной дружить.

– Хочу, – шепчу я.

– Если хочешь со мной дружить, то должна возместить мне причиненный ущерб.

– Как?

– Увидишь. – Анна поворачивается на каблуках и идет прочь.

– Анна, – хриплю я. – Вернись. – Но ее уже нет.

Глава 43 Настоящее

Я размышляю над своими возможностями. Цепь не дотянется до окна. Я могу вопить весь день, но Анна права: никто меня не услышит. Переулок ведет в тупик. Никто никогда не проходит мимо.

Что мне делать? Я сглатываю ком в горле, во рту кислый вкус. Дрожащей рукой беру чашку с апельсиновым соком и, поворачивая запястье, проверяю плещущуюся жидкость – нет ли там рвоты. Вроде бы все нормально, и я делаю глоток, прополаскиваю рот, как после чистки зубов, и выплевываю жидкость обратно. Пить я ничего не собираюсь. Вполне вероятно, что там арахис. Мой мочевой пузырь уже полон, но я не собираюсь писать в ведро.

Я осматриваю чашку из зеленого пластика. Обычно она стоит у меня в глубине шкафчика, на тот случай, если в гости придут друзья с маленькими детьми. Сандвич лежит на одной из бумажных тарелок, которые мы держим в кладовке для спонтанных барбекю. Хлипкий пластиковый поднос Анна взяла из теплицы (обычно я ставлю на него саженцы), не рискнув принести мне тяжелый, посеребренный, с которого я стираю пыль, когда у нас гости. Ничего тяжелого или острого. Ничего, что я могу использовать как оружие. Знала ли Анна, что в эти выходные я буду дома? Она не могла этого знать, если только…

Если только несчастный случай с Лекси не был подстроен…

Сколько пройдет времени, прежде чем кто-нибудь меня хватится? Прежде чем кто-нибудь меня найдет? Рабочие придут сюда в понедельник. Так что я не умру с голоду. Что задумала Анна?

Я не могу позволить себе строить домыслы. «Разбирайся с фактами по одному зараз», – говорила Пола, мой психотерапевт. И я стараюсь, но чувствую себя так, словно кручусь на ярмарочной карусели. Крепко вжимаю ладони в глазные яблоки. Думай, Грейс. Я встаю. Кровь ударяет в голову, я покачиваюсь и выставляю вперед руки. Делаю шаг вперед левой ногой, подтягиваю правую, проверяю, как далеко могу продвинуться, задаюсь вопросом, могу ли я дотянуться до ящиков комода, найти что-нибудь, что может мне помочь. Цепь натягивается, манжета впивается в ногу, дергая меня обратно. Я пробую лечь на живот, упираясь локтями в ковер, и медленно продвигаться вперед насколько возможно. Если бы только я могла дотянуться до нижнего ящика. Вытягиваю пальцы, но все равно не достаю.

Заползаю обратно на кровать. Осматриваю манжету и, выгнув ступню, стараюсь стащить ее с лодыжки. Мне интересно, откуда взялись эти кандалы, вспоминаю, что Анна читала «Пятьдесят оттенков серого», и содрогаюсь. Я снова и снова толкаю холодный металл к пятке, пока не сдираю кожу и на матрас не начинает капать кровь. Лодыжка никак не пролезает в манжету. Меня передергивает, когда я вспоминаю, как мы с Чарли однажды после школы смотрели по телевизору фильм «Мизери». Я закрыла глаза, когда Кэти Бейтс кувалдой разбивала ноги Джеймсу Каану. «Слышно, как хрустят кости!» – вопила Чарли.

Опускаю голову на колени, зарываюсь пальцами в волосы и стягиваю резинку, которую из-за усталости поленилась снять вчера вечером. На матрас падает заколка «невидимка», и во мне загорается надежда. Я хватаю находку и разгибаю металл, выпрямляя ее. Сдерживая дрожь в руке, вставляю заколку в замок ножного браслета, поворачиваю. Ну же. Утираю пот со лба. Пробую снова. Я столько раз видела это в кино. Насколько это трудно на самом деле? Мой бицепс горит от усилий держать руку неподвижно, а кисть руки – ровно, но щелчка нет. Манжета не расстегивается.

Я перебираю звенья цепи, пока не дохожу до каркаса кровати, провожу пальцами по резьбе. Шатаю деревяшку в том месте, где сквозь нее пропущена цепь. Тут она не такая прочная, как в ножках; резьба – слабое звено кровати. Лежа на спине, вытянув руки вдоль тела, я подтягиваю кверху колени и делаю глубокий вдох, как будто готовлюсь к упражнению из йоги. Резко выпрямляю ноги и ударяю ступнями в дерево. Вскрикиваю, когда сильная боль отдает в бедренные суставы.

Кажется, меня снова может стошнить. Деревяшка не сломалась, даже не треснула. Я перекатываюсь на бок, пережидаю, пока пройдет дурнота, напрягаю слух в ожидании шагов на лестнице, но в коттедже тихо. Единственный различимый звук – стук моего сердца. Я кладу на него обе руки, словно это испуганное животное, которое я могу успокоить. Подтягиваю колени к животу и сворачиваюсь клубком. Не знаю, может, это стресс или побочное действие алкоголя и снотворного, но мои веки вздрагивают и закрываются, и я забываюсь беспокойным сном.