Сестра Ноя

(«По дороге на Скирос» И. Бродский)

На стене висели часы с кукушкой, которая регулярно выскакивала из крошечного домика и сообщала о том, что еще один час жизни ушел в вечность. Бабушка после каждого «ку-ку» принималась громко кашлять, потом с кряхтеньем поднималась и выходила из своей светёлки, опираясь на спинку стула, с глухим шумом двигая его перед собой.

— Тоня, ты вот что, — говорила она сурово, — ты мне рюмку налей.

— Нет, мама, не налью.

— Тоня, ты «не налей». А ты налей. Слышишь!

— Слышу. Только всё одно не налью. Тебе вредно.

— Тоня, послушай мать! Ты лучше так не говори, а то скучно становится.

— И не проси.

— Дочка, ты пойми, когда я рюмочку выпью, у меня отдохновение случается. А то сама подумай: сейчас болит, потом снова болит и еще болит. Это ж сколько можно!

— И не проси! Ты у меня эдак алкоголиком станешь.

— А хоть и стану. Все одно скоро помирать.

— Так неужто охота на суд Божий пьяной-то идти?

— А я к тому времени отосплюсь.

— А ну как не успеешь?

— Да?..

В прихожей запел электронный щегол звонка — кто-то пришел. «Девочки на балу, кого же это принесло?» — проворчала уставшая после работы Антонина Ивановна. Она включила свет, открыла дверной замок и дернула тяжелую дверь. На пороге стояла смущенная Маша и какой-то молодой мужчина.

— Мамочка, ты только не волнуйся, — сказала Маша, пряча правую руку за спину. — Это Виктор, он хочет с вами поговорить.

— Господи, что случилось? — обмякла Антонина, хватаясь за сердце, и впустила молодых в дом. — Алеша, иди сюда, тут что-то серьёзное.

— Манечка! — Отец выскочил из кабинета и, протянув руки, бросился целовать дочь, но увидев Виктора остановился и удивленно прислонился плечом к стене. — Я ж говорил, мать, наша Мариам влюбилась. Так вот тебе и жених! Новенький, как только что из магазина. А что, ничего парнишка-то! Видный. Надеюсь, Маша предупредила тебя, о том, что я обещал «в случае чего»?

— Да, — кивнул жених. — И должен сказать, что полностью с вами согласен. Я и сам за эту девушку живота своего не пожалею.

— А, мамынька! Какой у нашей Машеньки женишок-то ладный! — Это из своей комнаты, опираясь на стул, выползла бабушка и вплотную подошла к Виктору. — Высокий, румяный, мордастенький! Слышь, внучок, ты старухе рюмочку не нальешь?

— Мама, не позорься перед гостем, — сказала Антонина и обернулась на мужа. — Я что, одна тут такая глупая? Маша, Алеша, объясните мне, что тут происходит? Какой жених у нашего ребенка? Ей шестнадцать лет!

— Вот поэтому я и пришел, — сказал гость. — Простите, без приглашения. Я знаю, что Машеньке шестнадцать и готов ждать её совершеннолетия. Просто… Сегодня я понял… Простите, это было откровение свыше. В общем, я сегодня абсолютно точно понял, что люблю вашу дочь и внучку. Я набрался смелости, объяснился Маше в любви, подарил ей обручальное кольцо, — Маша выпростала руку, сверкнув бриллиантом, — и прошу вас благословить наше обручение и считать нас женихом и невестой.

— Подумаешь, шестнадцать лет! — возмутилась бабушка. — Да в старину в тринадцать лет девок замуж выдавали и ничего, рожали по двенадцать детей и жили до девяноста лет. Маша, вы сколько деток хотите?

— Бабушка! — строго сказала Антонина. — Постой ты о своей старине. Тут серьезное дело.

— А я что в опыры играю? — сказала бабушка. — Или в присядку пустилась? Я об сурьёзе и говорю.

— Маша, ты сколько детей хочешь? — повторил вопрос Виктор.

— Сколько Бог даст, — прошептала смущенная Маша.

— Вот вам всем! — Хлопнул в ладоши отец. — Моя дочь! Слышите? Ах, ты умница моя! Но Виктор, ты меня понял?.. Если что… — Он придал лицу свирепое выражение, изобразив руками отвинчивающий жест.

— Понял, — сказал Виктор. — Сам голову на плаху положу. Да вы не волнуйтесь, пожалуйста, у нас еще будет много времени узнать друг друга. Надеюсь, вы убедитесь в серьезности наших чувств и намерений. — Он обернулся к застывшей Маше: — Маша, за тобой до самого венчания остаётся право вернуть мне кольцо и выгнать вон. Только очень прошу, не делай этого! Я полюбил тебя. А у мужчин нашего рода это навсегда.

— Тоня, неси Казанскую, быстро! — заголосила бабушка. — Я этих ангелочков сама благословлю!

— Давай, Тоня, неси, — кивнул отец. — Доброе дело, сердцем чувствую.

— А моего мнения тут кто-нибудь спросил? — возмутилась Антонина.

— А что тебя спрашивать, — пробурчала бабушка, — коль ты родной матери уж рюмочку жалеешь.

— Прости, Тонечка, — сказал отец, — ты голосуешь «за» или «против»?

— Конечно «за»! Что ж я своей доченьке, враг что ли? Только хочется, чтобы протокол был соблюдён по полной программе, если уж так всё красиво начинается… — И ушла в бабушкину комнату за иконой.

Сначала бабушка, а потом отец и мать, по очереди, крестообразно осенили жениха и невесту образом Пресвятой Богородицы. Молодые встали с колен, и их повели в зал. Маша с мамой быстро накрыли на стол, а отец выставил шампанское. Налили рюмочку и бабушке, за что она особенно благодарила почему-то Виктора, постоянно охая: «Какой статный мушшина! Такой румянай! Экий мордас-тень-кай! Роднульчик ты мой ясногла-зань-кай!»