Сестра Ноя

— Причина в том, что ты не захотел расставаться с короной авторитета, не так ли? Ведь ты для них сейчас — бог. А кем бы стал, если завод взял бы на себя твои заботы? Никем…

— Это ты зря!.. Я же бескорыстно!

— Как ты намерен возместит убыток в два миллиона?

— Никак. Все раздал людям.

— Тогда тебе придется позагорать лет пять-семь на мордовском курорте общего режима.

— Но ты же не позволишь посадить брата родного?

— Конечно, не позволю. Просто отдам тебя Макарычу, и он разберется с тобой по-своему. Знаешь, он Фрезера в решето превратил. Тот тоже не хотел в тюрьму. Он выбрал мужскую смерть в бою.

— Я найду деньги.

— Ты не забыл еще о драгоценных камнях нашего отца? Он говорил, что их стоимость не меньше двух миллионов долларов. А сейчас, наверное, и подороже.

— Ты прости, Арсюш… Но их уже нет. Я их продал. За полмиллиона.

— Отец мне дал телефоны своих ювелиров. Они бы дали настоящую цену.

— Да знаю… Но мне нужно было срочно… А ты думаешь, на какие деньги я два года ремонтировал дома и платил людям? Проданной квартиры моей хватило лишь на год.

— Так ты еще и меня обокрал на два миллиона? Ты же знаешь, отец именно тебе передал ключ от сейфа, потому что верил тебе, как самому себе. Думаешь, я бы отказал, если бы ты попросил камни? Да я не думая отдал бы!

— Да я знаю… Но не смог…

— Так хотелось быть крутым паханом?.. Всё. Прощай. Уйди, пожалуйста.

Юра сгорбившись засеменил к выходу. Глаз на меня он так и не поднял.

Домой шагал пешком, не замечая ни дороги, ни крапающего дождя. Такого предательства мне переживать еще не доводилось. Меня словно придавил огромный жернов. По языку разлился сладковато-соленый железистый привкус крови, внутри черепа сильно пульсировал крупный сосуд, угрожая инсультом. Я шлёпал по грязи, скрипел зубами и, не разжимая губ, вопил в небеса о помиловании Юрия и меня, о вразумлении нас всех. В кармане раздался звонок. Я достал трубочку телефона и услышал скучный голос:

— Простите, Арсений Станиславович, — время! Необходимо услышать ваше решение.

— Макарыч, прости, крепко задумался. Ты вот что, поступай по слову Виктора: уволь Юру по-тихому. Он все деньги направил на бараки. Эдакий наш заводской Робин Гуд, защитник нищих. А бараки необходимо взять на баланс — это жилье заводское, и люди там живут наши.

— Всё понял. Спокойной ночи.

— Прощай.

ЧАСТЬ 4. ПРОЩАНИЕ С СОБОЙ

Мистическое путешествие по лабиринтам сердца

Начинается новая жизнь для меня,

И прощаюсь я с кожей вчерашнего дня.

Больше я от себя не желаю вестей

И прощаюсь с собою до мозга костей.

(«Я прощаюсь со всем…» А. Тарковский, 1957 г.)

Проснувшись утром, я протяжно застонал, завыл, как раненый пёс. Бегающие глаза Юрия, пустые оправдания, и самое противное чувство, что самый родной человек предал тебя и предавал не раз и не два, а много раз на протяжении полугода, каждый день встречаясь с тобой на работе, каждый день лгал. И ради чего? Ради денег, которых мне никогда не было жаль ни для него, ни для кого вообще.

Что дальше? Как жить сегодня и завтра, ведь надо идти на работу… И в тот миг я понял одно — мне уже никогда не переступить порог заводской проходной. Я взял в руки коробочку мобильного телефона, набрал SMS: «Я увольняюсь. Меня не ищи, нужно побыть в одиночестве. Прости!» — и отправил сообщение Виктору. Мобильник спустил в унитаз, принял душ и собрал в дорогу рюкзак. Заскочил в сбербанк, оплатил коммунальные счета на год вперед. Купил провиант на первое время и вернулся домой.

Невольно задержался у фотографии Маши, покинувшей меня, улетевшей далеко и надолго — так улетают ангелы, святые и любимые.

— Ты собрался в путешествие? — раздался из гостиной голосок Маши, пока я переобувался.

— Да, Маша, мне нужно побыть одному. Я задыхаюсь в мире жадности и обмана. Это не для меня. Лучше умереть под забором в нищете, чем видеть бегающие глаза родного брата, который предал тебя ради каких-то денег.

Я, наконец, поднял глаза на Машу и невольно залюбовался: она сидела в кресле в свободных белых одеждах наподобие туники, на неё из окна упал луч солнечного света — и вся она сияла неземной красотой. От её помолодевшего лица, такого родного и красивого, от её глаз и рук — исходило то самое теплое сияние любви, которое я заметил в первый день нашего знакомства. То сияние, которое она пронесла сквозь годы нашей дружбы, нашей высокой любви, не растеряв его в повседневной суете, не рассеяв «на мрачных стезях мира сего». На душе стало покойно и чуть грустно.

— Ты, пожалуйста, не удивляйся, Арсюша, — сказала она, — теперь у меня появилась возможность прилетать к тебе в любое время, когда я тебе буду нужна. Я только на минутку… Только навестить тебя и успокоить, а еще навестить папу, сестричку — и сразу обратно.

— Но ведь это такой долгий перелет, столько часов!.. Ты не устала?