Сестра ветра

Анна знала, что какие-то мгновения этого незабываемого вечера навсегда запечатлеются в ее памяти. Достаточно вспомнить то ужасное состояние, в котором она вышла на сцену во втором акте и вдруг поняла, что начисто забыла весь текст роли. В отчаянии она глянула в оркестровую яму и увидела Йенса, который лихорадочно артикулирует ей забытые строки. Анна быстро пришла в себя. Пожалуй, публика даже не успела ничего заметить. И все же до конца спектакля Анна заметно нервничала. Разве что в заключительной сцене, когда она запела «Колыбельную песню», а Пер положил ей голову на колени и они остались на сцене только вдвоем, она обрела прежнюю уверенность, и голос ее снова полился широко и свободно, переполняя эмоциями всех, кто ее слушал.

Но вот растаяла в воздухе последняя нота, и раздались бурные аплодисменты. Потом последовали бесконечные вызовы. Множество букетов было вручено ей и Мари, актрисе, которая исполняла роль матери Пера. Наконец упал финальный занавес, и Анна, едва сойдя со сцены, тут же громко разрыдалась, припав к плечу герра Джозефсона.

— Ну же! Моя дорогая девочка… Не надо плакать, — принялся успокаивать он ее.

— Я сегодня была ужасна! Я знаю это! Хуже просто не бывает!

— Вовсе нет, Анна! Разве вы не понимаете, что ваша естественная скованность лишь добавляет очарования ранимой натуре Сольвейг? А уж в самом конце спектакля… публика и вовсе была покорена вашим пением. Эта роль словно специально написана для вас… Думаю, и Генрик Ибсен, и маэстро Григ будут довольны, увидев вас на сцене. Я уже не говорю о том, как вы пели сегодня. Не голос, а мечта… Впрочем, как всегда. А потому, моя дорогая девочка, — герр Джозефсон осторожно смахнул пальцем слезинку со щеки Анны, — ступайте к себе и начинайте праздновать свой успех.

Когда Анна вернулась к себе в гримерную, там уже было не протолкнуться. Множество поклонников и доброжелателей, и все хотели присутствовать при короновании новой принцессы, причем выращенной здесь, дома. Анна из последних сил старалась не ударить в грязь лицом. Вежливо беседовала с каждым, произносила в ответ на похвалы нужные и правильные слова. Но вот в гримерную вошел герр Хеннум и тут же выставил всех остальных посетителей за дверь.

— Я сегодня с большим удовольствием дирижировал оркестром. Радовался тому, что могу лицезреть, Анна, ваш дебют на сцене. Нет, не скажу, что ваша игра была верхом совершенства. Но все придет постепенно, с опытом. Вы приобретете уверенность, станете держаться на сцене раскованнее и свободнее. В этом я не сомневаюсь, поверьте. А сегодня, пожалуйста, постарайтесь в полной мере насладиться своим успехом. Вы его вполне заслужили. Христиания у ваших ног. Через пятнадцать минут в фойе театра состоится банкет в честь открытия нового театрального сезона и первого спектакля. Герр Джозефсон зайдет за вами и лично сопроводит вас к гостям.

Дирижер откланялся и вышел из гримерной. Анна осталась одна.

Когда она переодевалась, в дверь негромко постучали, и просунулась мордашка Руди.

— Прошу прощения, фрекен Анна, меня попросили доставить вам записку. — Он с веселой ухмылкой вручил ей послание. — Позвольте также сказать вам, что сегодня вы были очень красивы. А вы не попросите мою маму, чтобы она отпустила меня на банкет вместе с вами? Думаю, она разрешит, если попросите именно вы.

— Ты же знаешь, Руди, я не могу этого сделать. Но раз ты уже здесь, то, пожалуйста, помоги мне застегнуть платье.

Когда Анна появилась в фойе в сопровождении герра Джозефсона, собравшиеся встретили ее бурными аплодисментами. Йенс наблюдал за своей возлюбленной издалека. Еще никогда он не любил ее так сильно, о чем он постарался сообщить Анне в записке, которую передал ей Руди. Йенс следил за тем, как Анна мило улыбается, как непринужденно беседует с гостями, и невольно поражался тому, как же высоко взлетела его райская птичка с тех самых пор, как он впервые услышал ее пение.

И тут же сердце у него упало. К Анне приближалась знакомая фигура. Огромные усы, явно завитые вручную, выражение полнейшего ликования на лице. Все невольно расступались перед этим человеком, давая ему дорогу.

— Анна! Моя дорогая юная барышня! Даже болезнь моей матушки не смогла удержать меня вдали от вас. Я не мог не приехать, хотел самолично стать свидетелем вашего триумфа. Вы были великолепны, моя дорогая. Просто великолепны!

Йенс заметил, как на какое-то мгновение у Анны напряглись черты лица, но уже в следующую минуту она взяла себя в руки и тепло поздоровалась с герром Байером. Йенс предпочел немедленно удалиться прочь. Теперь, когда рядом с Анной замельтешила фигура ее наставника, вряд ли у него будет шанс перекинуться с ней парой слов наедине, чтобы сказать ей лично, как он гордится ею и ее выступлением.