За чашкой молока Анна рассказала все без утайки. В конце своего рассказа она даже почувствовала некоторое облегчение от того, что проявила откровенность.
— Вот так дела! — растерянно пробормотала фрекен Олсдаттер. — А вы, Анна, оказывается, большая мастерица по части разбивания мужских сердец. Кавалеры буквально не дают вам проходу. Итак, вы решили уехать вместе со своим скрипачом в Лейпциг? Немедленно?
— У меня нет иного выбора. Герр Байер предупредил меня, что если я не порву с Йенсом прямо сейчас, то должна незамедлительно покинуть его дом. А после того, как он попросил герра Хеннума уволить Йенса из оркестра, я больше не желаю находиться в Христиании ни минуты.
— А вам не приходило в голову, Анна, что герр Байер просто старается защитить вас? Что на самом деле он движим самыми благими побуждениями?
— Какие же это благие побуждения, если
— Но как же ваша певческая карьера, Анна? Вы ведь так талантливы. По-моему, вы приносите слишком большую жертву, даже во имя любви.
— Но так надо! Я не могу остаться в Христиании без Йенса, — упорствовала Анна. — И потом, я же могу петь где угодно. Сам маэстро Григ обещал мне свою поддержку, если я обращусь к нему за помощью.
— Что ж, герр Григ действительно очень влиятельный человек, — согласилась с ней экономка. — А как у вас насчет денег, Анна?
— Герр Байер пообещал отдать все заработанные мною деньги. Но я решила, что не стану просить его ни о чем.
— Это очень благородно с вашей стороны. Но даже влюбленным надобно что-то есть. Да и крыша над головой им тоже нужна. — Фрекен Олсдаттер поднялась со своего места и направилась к кухонному буфету. Выдвинула один из ящиков и достала оттуда железную коробку. Потом взяла маленький ключик, болтавшийся у нее на поясе на тонкой цепочке, и отомкнула замок. Внутри коробки лежал кисет, полный монет. Она вручила кисет Анне. — Вот! Это мои сбережения. Мне пока деньги не нужны, а вам они сейчас очень пригодятся. Я не могу допустить, чтобы вы покинули этот дом с пустыми руками.
— О, что вы! Я ни за что не возьму у вас эти деньги! Я не могу… — жалобно взмолилась Анна.
— Сможете! И возьмете как миленькая! — сказала, как отрезала, фрекен Олсдаттер. — В один прекрасный день, когда я узнаю, что вы выступаете в Лейпцигской опере, я разрешу вам пригласить меня на спектакль. Буду сидеть и слушать вас. Это и станет вашей платой мне.
— Спасибо вам, фрекен Олсдаттер, спасибо! Вы так добры, так добры. — Анну до глубины души тронул этот великодушный жест со стороны экономки. Анна взяла фрекен Олсдаттер за руку и промолвила, глядя ей в глаза: — Вы, наверное, думаете, что я поступаю плохо?
— Кто я такая, чтобы судить других? Но как бы ни отразилось ваше решение на вашем будущем, будет оно во благо или нет, скажу лишь одно. Вы — мужественная девушка и к тому же с твердыми принципами. А потому я не могу не восхищаться силой вашего характера. Возможно, потом, когда пройдет какое-то время и вы немного успокоитесь, вы напишете герру Байеру?
— Боюсь, он будет очень зол на меня.
— Не будет, Анна, уверяю вас. Скорее он будет сильно тосковать по вас. Это в ваших глазах он уже старик, но не забывайте, с возрастом наши сердца открыты чувствам точно так же, как и в молодости. Не вините его за то, что он влюбился в вас и вознамерился оставить рядом с собой навсегда… любой ценой. А сейчас, поскольку вам завтра подниматься ни свет ни заря, советую поскорее улечься в кровать и постараться хоть немного поспать, если сможете.
— Постараюсь.
— И пожалуйста, Анна. Обязательно напишите мне из Лейпцига. Дайте знать, что с вами все в порядке. Герр Байер — не единственный обитатель этой квартиры, кто станет скучать, когда вы уедете. И помните, у вас есть молодость, талант и красота. Не растрачивайте эти дары понапрасну, ладно?
— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не случилось. Спасибо вам, фрекен Олсдаттер, за все.
— А что же вы скажете своим родителям? — неожиданно спросила у Анны фрекен Олсдаттер.
— Сама не знаю, — вздохнула та в ответ. — Честное слово, не знаю. Всего вам доброго. Прощайте.
Паром вышел из фьорда и взял курс на Гамбург, шумно выпуская клубы дыма и пара из всех своих труб. Анна стояла на палубе одна и смотрела, как стремительно удаляется от нее родной берег, уже теряясь в осенней дымке. Она смотрела и задавалась лишь одним вопросом: а увидит ли она еще когда-нибудь эти берега?
30