Сестра ветра

Наступило Рождество, ставшее очередной точкой отсчета для них обоих. Прошло уже три месяца с тех пор, как они приехали в Лейпциг. Анне очень хотелось пойти на Рождественскую мессу. Пастор Мейер даже дал ей листок с текстом традиционного немецкого гимна, который обычно исполняется в ходе этой праздничной службы. Она напевала про себя Stille Nacht («Тихая ночь»), мысленно радуясь уже тому, что после столь долгого перерыва сможет просто попеть вместе с другими прихожанами. Но Йенс настоял на том, чтобы они встречали сочельник у Фридриха, одного из его приятелей-однокурсников по консерватории.

Сжимая в руке кружку с горячим глинтвейном, Анна молча слушала, сидя рядом с Йенсом, отрывистую немецкую речь, не понимая практически ничего из разговора за столом. Йенс, уже в изрядном подпитии, даже не попытался переводить для нее. После ужина гости устроили музицирование, но Йенс и не подумал предложить Анне что-то спеть.

Морозной ночью они возвращались домой под перезвон церковных колоколов, возвещающих о наступлении Рождества. Вот из церкви, мимо которой они проходили, послышались церковные песнопения. Анна глянула на Йенса, на его раскрасневшееся от веселья и выпивки лицо и мысленно вознесла молитву за своих родных, встречающих Рождество у себя в Хеддале. О, как бы ей сейчас хотелось быть вместе с ними!

* * *

Весь январь и февраль Анна томилась от безделья и скуки, не зная, чем себя занять. «Еще немного, и я сойду с ума», — уныло думала она. Все домашние хлопоты, которые поначалу хоть как-то заполняли ее день, привлекая некоторой новизной, давно превратились в поднадоевшую рутину. В Лейпциге уже выпал снег. Порой было так холодно, что у Анны немели кончики пальцев на ногах и руках. Днями напролет она таскала к себе в комнату корзины с углем и топила печь, стирала белье в промерзшей насквозь судомойне или пыталась заставить себя разобраться в непонятных словах, которыми написан «Фауст». Йенс порекомендовал ей обязательно изучить эту книгу для того, чтобы улучшить свой немецкий.

— Какая же я безмозглая дура! — разозлилась на себя Анна в один из дней, захлопывая книгу. После чего расплакалась от жалости, опять же к самой себе. Впрочем, в последнее время она плакала регулярно, и это не могло не настораживать.

Йенс с головой ушел в свои консерваторские занятия и общение с однокурсниками. Часто он возвращался домой после очередного концерта уже далеко за полночь. От него разило пивом и табаком. Анна притворялась спящей, когда он принимался настойчиво ласкать ее тело сквозь ночную рубашку. Она слышала, как он негромко чертыхался, злясь, что она не отвечает на его ласки, а у нее в этот момент сердце готово было выскочить из груди. Но вот он недовольно отворачивался от нее, и тут же раздавался его громкий храп. И лишь тогда Анна, облегченно переведя дыхание, немного успокаивалась и тоже погружалась в сон.

Последнее время она все чаще ужинала одна. Сидела за столом и разглядывала из-под опущенных ресниц других постояльцев пансиона. Контингент менялся каждую неделю. Скорее всего, большинство из этих людей были коммивояжерами. Но Анна заприметила одного пожилого господина, который, судя по всему, был здесь постоянным жильцом, как и они с Йенсом. Всегда хорошо одет, правда, немного старомодно, и вечно сидит за столом, уткнувшись носом в книгу.

За ужином Анна нет-нет да и посмотрит в его сторону. Ее воображение стали занимать мысли о том, кто этот человек, откуда он, как и почему решил скоротать свою старость в таком заведении, как этот пансион. Иногда за ужином были только они вдвоем. Господин вежливо кивал головой, проходя мимо нее, и произносил короткое Guten Abend, а уходя, неизменно ронял Gute Nacht. Анне он очень напоминал герра Байера. Те же вежливые манеры, седые волосы, пышные усы.

— Если я уже начинаю скучать, вспоминая герра Байера, то дела мои действительно обстоят хуже некуда, — пробормотала она в один из вечеров, покидая столовую.

Спустя пару вечеров они снова сошлись за ужином с заинтересовавшим ее постояльцем. Закончив трапезу, незнакомец поднялся из-за стола с неизменной книжкой в руке и направился к выходу. Gute Nacht, — вежливо кивнул он Анне и уже взялся за дверную ручку, чтобы выйти в коридор, но в самый последний момент вдруг повернулся к Анне и спросил:

— Sprechen sie Deutsch?

— Nein, Norwegisch.

— Так вы из Норвегии? — удивленно воскликнул мужчина.

— Да, — обрадовалась она тому, что с ней наконец заговорили на родном языке.

— А я датчанин, но моя мать была родом из Христиании. В детстве она даже учила меня норвежскому.

Анне захотелось броситься этому человеку на грудь и расцеловать его. Впервые за долгие месяцы, прожитые вдали от родины, у нее наконец появилась возможность поговорить с кем-то, кроме Йенса, на своем родном языке.

— Как я рада нашей встрече, мой господин! — совершенно искренне воскликнула она.

Мужчина замялся возле дверей, видно, что-то обдумывая. Потом глянул на нее.

— Так вы по-немецки не разговариваете?