Сестра ветра

Еще как понятно, подумала Анна, почувствовав укол ревности. Значит, ее так никто и не увидит на самой сцене. А эта неизвестная ей актриса с голосом мяукающей кошки станет притворяться, что это она сама поет. Однако тот факт, что сам главный дирижер оркестра прославленного на всю Норвегию театра полагает, что именно ее голосом должна петь некая мадам Хенсон, нельзя расценивать иначе как своеобразное признание талантов Анны. Анна прекрасно понимала, что в ее ситуации она не имеет права быть неблагодарной.

— Нам выпала величайшая удача, — взволнованно продолжал герр Байер. — Конечно, пока еще ничего не решено окончательно. Вам еще предстоит выступить перед герром Джозефсоном, режиссером постановки, чтобы он лично убедился в том, что ваш голос полностью раскрывает истинную натуру Сольвейг. Вы должны спеть песню героини Ибсена с такими чувством, с такой самоотдачей, чтобы публика не смогла сдержать слез, слушая ваше пение. Собственно, по замыслу постановщика, именно ваш голос должен стать своеобразным апофеозом всего спектакля, так сказать, заключительным аккордом, прежде чем опустится занавес. Маэстро Джозефсон назначил ваше прослушивание на двадцать третье декабря, на вторую половину дня. После чего он отправляется праздновать Рождество к своим родным. Окончательное решение он будет принимать по итогам прослушивания.

— Но ведь двадцать первого декабря я уезжаю в Хеддал! — протестующе воскликнула Анна, не в силах более сдержать свои чувства. — Если я задержусь в Христиании до двадцать третьего декабря, то не смогу попасть домой к Рождеству. Ведь дорога в Хеддал занимает почти два дня… Я… А не мог бы герр Джозефсон назначить мне другое время для прослушивания?

— Анна, как же вы не понимаете? Герр Джозефсон — очень занятой человек. Уже одно то, что он согласился уделить нам какую-то часть своего драгоценного времени, можно расценивать как великую честь. Понимаю, очень даже понимаю, что вам совсем не улыбается остаться на праздники здесь, в городе, вместе со мной. Но ведь это же такой шанс, быть может, единственный в вашей жизни, который способен в корне изменить все ваше будущее. А рождественских праздников у вас впереди еще очень много. И вы наверняка будете проводить их в кругу своей семьи. Но лишь раз в жизни выпадает случай исполнить песню Сольвейг в композиции, созданной совместными усилиями и талантом двух самых выдающихся наших современников и соотечественников — драматурга и композитора. Тем более речь идет о первом исполнении этого произведения! — Герр Байер раздраженно тряхнул головой. Редкий момент, когда выдержка изменила ему. — Постарайтесь, Анна, понять всю грандиозность того, что вам предлагают. А если вы не в состоянии этого сделать, что ж, тогда можете немедленно отправляться к себе домой и петь там для своих коров. И это вместо того, чтобы участвовать в премьерном показе спектакля на сцене Театра Христиании. Вне всякого сомнения, предстоящее событие навсегда войдет в культурную историю Норвегии. Так вы будете петь? Или же отказываетесь?

Анна почувствовала себя совершенно раздавленной и уничтоженной. Собственно, именно этого и добивался ее наставник. Она послушно кивнула в ответ.

— Да, герр Байер, я буду петь.

У себя в комнате Анна до глубокой ночи проплакала в подушку. Пусть она, по словам профессора, «будет творить историю», но при мысли о том, что грядущее Рождество она проведет не дома, не в кругу семьи, и не встретится со своими близкими, сердце ее разрывалось на части от боли и тоски.

16

Христиания

16 февраля 1876 года

— Йенс, ты тут жив?! — Йенс Халворсен проснулся от голоса матери, раздавшегося за дверью его спальни. — Дора сказала мне, что ты спишь как убитый и она не может достучаться к тебе все утро.

Йенс с тяжелым вздохом сполз с кровати и внимательно изучил то, что отразило ему зеркало: взъерошенные волосы, помятая физиономия. Он спал даже не раздеваясь, в одежде.

— Я спущусь к завтраку через десять минут, — ответил он матери, не открывая дверь.

— Дорогой мой, уже обед! Завтрак ты благополучно пропустил.

— Хорошо, сейчас буду!

Йенс принялся тщательно разглядывать свои волосы в поисках первой седины в волнистой каштановой шевелюре. Конечно, имея всего лишь двадцать один год от роду, еще рано начинать заботиться о таких вещах, как седые волосы. Но он точно знал, что его отец поседел за одну ночь, когда ему только-только минуло двадцать пять. Вполне возможно, от пережитого потрясения по случаю собственного бракосочетания. Отец женился на его матери в том же самом году. Вот и Йенс каждое утро просыпался в некотором волнении: а не поседел ли и он за ночь от своих переживаний?

Десятью минутами позже, переодевшись во все чистое, он, как и обещал, появился в столовой. Поцеловав в щеку Маргарету, свою мать, Йенс занял место за столом, и Дора, их молодая служанка, начала подавать обед.