– Я помню, – обрадовалась Анюта, – вот входишь, и широкая прихожая, почти квадратная, справа две комнаты, первая наша, потом кабинет папин, а слева – спальня их и потом столовая, она ближе к кухне, так ведь, Ася? А в широкой прихожей еще такой сундук стоял, точно был, мы на нем сидели перед отъездом…
– Ой, а мы там в прихожей кусок обоев не подклеили, – некстати влезла Катя, – что я сумкой оборвала. Там еще буквы какие-то были!
– Этого не может быть, – сказали мы с Анютой в один голос. И бросились в прихожую.
Вернее, как бросились? Я тут же задохнулась, и Анюта подхватила меня за руку. Наташа обогнала нас и отогнула побольше оторванный кусок обоев.
…Мы переехали в новую квартиру, когда мне было три, а Анюте четыре. Первое, что сделал папа, это попросил нас прислониться к стенке и отметил карандашом наш рост, и так мы измерялись раз в год -весной, потому что именно весной мы переехали в новую квартиру.
– Тысяча девятьсот семнадцатый, – сказала Наташа, – Ася… Немножко выше – Анюта. Мама… мама, послушай, мы что же, дома живем?
Тетя Лидия поднялась со скамейки, взяла покрепче палку. Какая досада – так плохо видеть! Нет, конечно, грех жаловаться: лица девочек она видит отчетливо, надо только просить их нагнуться пониже.
А какое было чудо увидеть их всех впервые! Анюта вернулась тогда из Ленинграда, появилась в их квартире, счастливая, заплаканная:
– Мама, сядь. Мама! Я нашла сестру.
И в квартиру вошли женщина и девушка, это была сестра Анюты Ася, а девушка – ее дочь, Наташа. Конечно, все расплакались, обнимались, Ася обнимала тетю Лидию, шептала – спасибо, спасибо… А потом, уж когда все успокоились, тетя Лидия огляделась:
– А где же Катя?
И подумала, что совсем зрение подвело или, боже упаси, разум: на пороге появились две Кати.
Долго думали, как все устроить, как жить, на последние гроши ездили друг к другу, но потом наладилось: Лида и Катя закончили школы, поступили учиться в Ленинграде, в ленинградской квартире освободилась одна комната, и теперь девочки живут в Ленинграде, а Ася переехала сюда, к сестре.
Они часто смеются в своей комнате, и тете Лидии кажется иногда, что там смеется ее Кадри.
Она медленно идет по улице, шаркая ногами, нащупывая дорогу палкой. И надо же такому случиться – вдруг палка застревает в брусчатке, выпадает из рук, и тетя Лидия едва не падает.
– Ох, я помогу, не нагибайтесь!
Да как он поможет, он тоже старик, сердится тетя Лидия, но выхода нет. Старый человек тем временем довольно бодро нагибается, поднимает палку, протягивает тете Лидии, подхватывает ее под руку:
– Позвольте вас проводить.
Они медленно идут по улице.
– Я задерживаю вас, мне неловко, – говорит тетя Лидия.
– Ну что вы, куда мне спешить в моем возрасте! – бодро откликается ее спутник, – не хотите ли присесть, передохнуть? Вот скамья.
Тетя Лидия устало присаживается: в самом деле, присесть – очень кстати… Пожилой человек садится рядом.
– Вы где-то тут живете? – спрашивает тетя Лидия.
– Нет, мы в новом районе, у моря, – охотно отвечает он, – я живу с дочерью и ее мужем. А в детстве и юности жил здесь, в самом центре.
– Всю жизнь прожили в Таллине?
– Нет, не всю. Много где получилось… Но я рад, что вернулся сюда. Я, правда, не собирался; но дочь с мужем так решили.
Тетя Лидия кивает.
– А вы? – продолжает он, – простите мой нескромный вопрос, но вы мне кого-то напоминаете, не могу вспомнить, кого…
Тетя Лидия прищуривается и вглядывается в его лицо.