Сестрички

Она пристально смотрит на Эльзу. Девушка начинает ерзать. Ноги у нее не совсем чистые.

— Точно не знаю, — беспомощно говорит она, — но, возможно, я бесплодна. Гормональные пилюли пью с самого начала.

— Эльза, я уверена, — твердо отвечает Джемма, — что ты не просто плодовита, ты царственно плодовита, и на твоем месте я бы выбросила к черту все пилюли и проверила бы это.

Эльза слишком шокирована, чтобы сразу отвечать. Джемма берет бисквитную форму, застилает бумагой, промасливает, посыпает мукой (чуть-чуть, чтобы комков не было) и на две трети заполняет легким, белым, живым тестом, которое, кажется, едва сдерживает свою силу, чтобы не подняться и не затвердеть. Мужская сущность бисквита очевидна, как очевидна женственность печки с ее горячим лоном. Дверцы электропечки снабжены специальным магнитным затвором, предупреждающим проникновение толчков холодного воздуха и, как следствие, усадку теста. Кому понравится опавший, квелый бисквит?

— Ты готова встретиться завтра со своей падчерицей? — беспечно интересуется Джемма.

— Я могла бы уехать. Виктор отнюдь не настаивает на этом знакомстве.

— Надеюсь, он не стыдится тебя?

— Нет. Если он кого и стыдится, то их, — заявляет Эльза невинно. — А поскольку я Виктору не жена и не собираюсь ею стать, то и Уэнди я не мачеха. Пора покончить с семейными «титулами» — жена, муж, свекровь, теща, мачеха, зять, падчерица… конца края нет. Одни эти слова уже навлекают на нас неприятности.

— Ты можешь пренебречь этими условностями, — говорит Джемма. — Ты можешь вообще обойтись в жизни без единой бумажки — без брачного свидетельства, без свидетельства о рождении, без завещания, без закладных документов, без банковского счета, но люди, связанные этими бумажками, останутся. И останутся прежними. Спасенья нет.

Джемма подзывает Джонни и что-то говорит ему. Эльза не слышит, но хозяйка уже велит гостье следовать за ней. Она хочет показать, что с майонезом произошла катастрофа. Масляная капельница не сработала, и соус расслоился. Но спасти его еще можно, поэтому Джемма обращается к Эльзе:

— Ты не могла вместо меня взбить его рукой? У меня такие слабые запястья стали. Занятие, конечно, скучное, но я буду развлекать тебя своими сказками.

И Эльза садится к столу и начинает сначала медленно, потом быстрее, по капле добавляя масло, взбивать желтки. Эльза старается работать аккуратно, ибо вся утварь вплоть до салфеток простерилизована. А Джемма, то ли проклятая, то ли святая, сидит, улыбается, перебирает свои дешевые бусины и говорит, говорит…

1966-й год.

Боже, как давно это было.

Мистер Ферст ретировался в свой кабинет. Прекрасное настроение улетучилось. Джемма взяла нож и воткнула его в желто-зеленый стол, так что пластмассовые брызги взметнулись вверх. И еще раз воткнула, еще раз ударила, жалея, что перед нею бездушный стол, а не живая плоть. Чья плоть? Ее собственная? Или мистера Ферста? Или самого Леона Фокса? Джемма вряд ли знала. Она кромсала плоть всего рода человеческого, который ненавидела и который хотела уничтожить. Неужели никто не остановит ее?

Сомнительно. Где же ты, старая Мэй? Никого. Еще удар! Режь, коли. Коли, режь.

А ведь лезвие могло сломаться и вонзиться ей в глаз, ослепить навек… Вот какова была вера Джеммы в свою неуязвимость! Она даже позволяла себе подобные страшные мысли. Но где же мистер Фокс? Джемма мечтала о нем всю ночь и надеялась, что мечты ее не напрасны. Неужели для Фокса они не значат ничего?

Где ты, мистер Фокс? Джемма так ждет, так хочет тебя. Ее желание гремит на всю Вселенную.

Нецелованная, жаждущая, я жду тебя. Снизойди. Смилуйся. Я пустой сосуд вечности.

Эй, Фокс, ты слышишь? Или оглох? Где ты?

Спрятался в своем поднебесье, зарылся в джунглях пентхауза, смотришь теннис по телеку, спрятанному в шелковых зарослях цветов и занавесей? Или спишь бездыханный после вчерашней гулянки, или вообще еще не вернулся.

Ты предатель, Фокс.

— В разрушении нет ни грамма красоты, — раздался позади негромкий голос.

Мистер Фокс!

— Никогда не порти вещи, Джемма. Цени их. Страсти улягутся, а рубцы будут вечно напоминать о черных глубинах твоей натуры. На человеке рана заживает, на вещах — нет. Тебя огорчил мистер Ферст?

— Да.

— Меня он тоже огорчает, но в его руках все финансы и кредиты, поэтому ради меня смирись с ним. Только не стоит подолгу оставаться с ним наедине. Подлая сущность и дурной характер заразны более, чем инфекционная болезнь. А уродство только усиливает опасность. Общество Ферста чревато самыми неожиданными последствиями, Джемма. Посмотри, как свирепо ты набросилась с ножом на этот милый, несчастный столик. Уверен, еще вчера ты и помыслить не могла, что тебя захватит такая черная ярость.

Джемма медленно подняла на шефа сияющие глаза. Своей изысканной, ухоженной рукой мистер Фокс коснулся ее щеки.