Сестрички

— Послушай, сама узнаешь.

1966-й год.

Через все круги лестницы прошла Джемма, чтобы записать под диктовку мысли мистера Фокса. Если бы она оступилась… если бы она упала… Нет, конечно, она поднялась.

Влюбленные девушки не так часто падают на пути к своему «предмету»; на ногах у девушек вырастают крылья, им все нипочем.

Джемма постучала в дверь, и ее сразу открыл мистер Фокс, разодетый в белый кафтан и увешанный золотыми цепочками.

— Никогда не стучи в двери, — сказал он. — Это вульгарно. Открывай и входи. Даже дворецкий не стучит в дверь.

— Чего только не повидали дворецкие! — позволила себе пошутить Джемма. Ее реплика не произвела впечатления на Фокса.

— Ты опоздала.

— Мэрион задержала меня. Извините.

— Никогда не извиняйся. Если виновата, наступай еще. Что, Мэрион тебя заговорила? Она частенько болтает.

— Да. Я даже не думала, что она такая непосредственная.

— Правда? По мне она слишком уж в теле. — Мистер Фокс кивнул, указывая Джемме на стул в форме орхидеи. Сидеть на нем было не очень удобно.

— Не разевай рот и не глазей по сторонам. Это раздражает. Учись ничему не удивляться и ничем не восхищаться.

— Но эта комната… это что-то…

Крошка-колибри запуталась в волосах у Джеммы, и Фокс бережно освободил ее из ловушки. К кому тянулось его сердце — к хрупкой пташке или к Джемме? Трепетала птичка, трепетала и девушка от близости рук мистера Фокса.

— Нам надо написать пару писем. Среди моих клиентов леди Сильвия Как-Там-Ее. Она только что сделала пластическую операцию, желая, чтобы на ее ушах эффектнее смотрелись мои изделия. Однако она жалуется, что золото слишком тяжело, и спрашивает, нет ли у меня какого-нибудь нового сплава, из которого можно было бы плести украшения.

— Рабочему человеку всегда дело найдется, — оживленно заметила Джемма. Так сказал слесарь-водопроводчик, когда Гортензия в четвертый раз с помощью самодельного лука и стрел пробила бак с водой.

— Я не рабочий человек, — возразил мистер Фокс. — Я, художник. Я, творец. Двенадцатилетним мальчиком я зашел к отцу на работу и увидел за одним столиком супругу Ага Хана. Сияние ее драгоценностей будет преследовать меня до конца дней. Я подумал тогда: сколько же она тратит сил, чтобы сотворить свой образ! Но дело того стоило. Ее успех был очевиден. Куда бы она ни ступила, все взгляды следовали за ней. Мой отец был официантом. Фигура незаметная. Я говорю это тебе, потому что знаю, что Мэрион все о моем происхождении уже тебе доложила. Ничтожество всегда стремится принизить того, кому завидует. Я угадал?

— Да.

— Как бы то ни было, я личность значительная, и намерен остаться ею. Мое творчество открывает все двери. Диктовать сейчас ничего не буду, передумал. Это очень скучно. Пусть этим займется мистер Ферст. Он обожает скучные занятия. Вот уж кто неприметен. Если не брать, конечно, его слабость к юным девицам, из-за которой он порой навязчиво выходит на первый план. Сегодня у меня небольшая вечеринка для близких друзей: немного поедим вкусной еды, покурим немного душистой травы, повитаем немного. Уверяю, никаких излишеств! Ты присоединишься к нам?

Приглашение на вечеринку!

Ну, мистер Фокс…

Джемма была околдована звучным, распевным голосом мистера Фокса. Она подняла на него глаза и утонула в зеленовато-голубой бездне. Фокс пугал ее взглядом сверху вниз и снизу вверх. Глаза его были пусты, но Джемма увидела в них неприкрытую страсть. Он любит меня, подумала она, он думает, что я принцесса, переодетая секретарем-машинисткой, что если меня уложить на сотню тюфяков, я почувствую под ними горошину.

Мистер Фокс провел пальцами по щеке девушки, вдоль шеи, ощупал грудь. Движения его были вполне профессиональны, но об этом Джемма не догадывалась. Кстати, никто с точностью не может сказать, где кончается профессиональный интерес и начинается чувственный.

— Прелестно, — сказал мистер Фокс. — Красивая, правильная форма. Одно время я увлекался витыми ободками для грудей — так, в порядке развлечения. Но немногим нравилась жесткость конструкции, заказов стало мало, и я забросил это дело. Выходит, жизнь продолжается, а искусство умирает?

Джемма, отдав свои груди в умелые руки мистера Фокса, стояла подле мужчины так близко, как никогда прежде — кроме, пожалуй, визитов к врачам — и ощущала кожей его дыхание. Теплая, мягко-мятная пелена скрывала глубинное зловоние, и Джемма наслаждалась приторно-дурманящим духом разложения. Избегать безукоризненного совершенства научила ее старая Мэй, которая всю жизнь выбирала себе что похуже. И миссис Хемсли так говорила Джемме, и жена дантиста всю жизнь следовала этому.