Сестрины колокола

Коровы спокойно паслись, другие девушки не предупреждали о появлении медведей или волков, и Астрид отправилась назад, приветствуя попадающихся навстречу знакомых. Вокруг расстилались луга с пасущимися на них стадами, кое-где виднелись охотничьи хижины, сложенные из посеревших бревен: обычное лето на горном пастбище.

Обогнув выступ скалы, далеко внизу Астрид увидела его, в порыжелом коричневом пальто, с удочкой в руках. Он казался чем-то расстроенным: написал записку на клочке бумаги и засунул ее в щель между дверью коровника и рамой. Потом вышел за калитку и, оглядевшись, направился к ручью.

И ей стало ясно, что нужно признаться себе в главном: она обрадовалась, увидев его.

Но достаточно ли она обрадовалась, чтобы уехать с ним в Дрезден?

Он скрылся за поворотом, а она все стояла, глядя ему вслед.

Потом заторопилась дальше. Толкнула было дверь в коровник, но тут дунул ветерок, и записка, написанная Герхардом, упала на землю; следующий порыв ветра подхватил ее и унес.

«Ну, послушай! – сказала она себе. – Вон он идет, Герхард Шёнауэр! Жизнь прямо сейчас кипит, давай, вперед, в это кипение, и отдай ему весь жар, который в тебе есть».

Она побежала за ним следом и сразу почувствовала себя легко и свободно. В следующий миг она крикнула:

– Герхард! – На всю округу крикнула, не беспокоясь о том, услышит ли ее кто-нибудь еще, а потом еще раз окликнула его и помчалась прямиком через крапиву и заросли можжевельника, крикнув еще громче: – Подожди!

* * *

Через оконце в стене к ним заглянуло солнце. Астрид прижалась к Герхарду всем телом; всю ночь они пролежали так. Ей было боязно, что кто-нибудь придет, и тоскливо, потому что ему придется уйти.

– Пойдем со мной, – сказала она ему вчера. – Давай хоть один раз в доме, в тепле. Вот прямо сейчас пойдем туда и останемся до восхода солнца. На одну-единственную ночь.

Он рассказал ей, что ему придется уехать и что он не ожидал этого.

– В последнюю неделю ноября, – добавил он. – Я вернусь. Но я могу писать тебе письма.

– Не надо писем. Просто приходи потом в Хекне. Прямо к нам домой. Мы же с тобой все равно уедем.

Ночью она оседлала его, жадно и рьяно, и сделала то, о чем фантазировала долгими одинокими ночами и что оказалось и осуществимым, и радостным для них обоих. Потом они задремали, и он разбудил ее в час, какого в сутках нет, разбудил, делая то, о чем мечтал долгими одинокими ночами, а в следующий раз она разбудила его, а еще один раз был прямо сейчас, когда они проснулись.

Прижавшись к Герхарду, она погладила его по плечу и легонько сжала в пальцах его руку, руку, которая умела переносить мысли и надежды на бумагу. Астрид знала, что она лучше его умеет переносить мысли и надежды в действительность, и ее мысли вольно закружились в голове, как облачка в небе.

Вчера Герхард уговорил пастора отложить его отъезд на один день. Но на следующее утро в пасторской усадьбе его будет ждать повозка. Следующее утро превратилось в это утро, их теперешнее утро.

Они оделись, и она угостила его густым свежим молоком из бидона, принесенного из земляного подпола.

– До ноября, – сказал он.

Она кивнула, всхлипнув:

– До ноября.

И вот уже его и след простыл, а она знала, что его обуревают те же чувства, что и ее, что он и горюет, и надеется, ощущая, как их увлекает в неизвестность. Он оставил ей удочку, кошелку, в которой носил рыбу, и несколько рисунков. Все это она спрятала за шкафом, а потом вышла на солнце и почувствовала себя как сытая пчела.

Этот день на пастбище выдался теплым и тихим. Но среди ночи она проснулась.

Стояла полнейшая тишина. Астрид оделась в темноте, где только она и была источником звуков. Разожгла огонь, поставила кофейник и подождала, когда пламя погаснет. Вокруг покрытого нагаром кофейника тлели уголья.

И вот тут она почувствовала это.

Почувствовала так же, как почувствовала, что больше нет двух колоколов. Она ощутила его присутствие так же, как ощущала присутствие церкви, которой уже не было.

Внутри себя, в самой глубине, в месте, которого она никогда раньше не знала, ощутила: он побывал там.

Уходит любовь

Она чувствовала боль того, что было, и того, что будет, и когда он вошел в нее до конца, душа ее оказалась в тени свинцово-серой тучи, и это толкнуло ее влепить ему пощечину. Он резко остановился, а она неотрывно смотрела ему в глаза, напугав этим, но потом обхватила его бедра обеими руками и заставила продолжать, и не отводила взгляда с его глаз. Так они и продолжали, перестав ощущать под собой большой плоский камень. Она очнулась, когда на щеку ей упала его слеза.

Они долго лежали на камне. В этом ничего низкого, сказала она себе. Ничего низкого. Все звери спариваются на воздухе. Пусть все случается, когда случается, а не по расписанию – подобно воде в реке, устремляющейся к водопаду.

Его тяжелое тело и исходящее от него тепло, его сила – как много они дарили, вторгаясь в нее! Какую радость испытала она, позволив ему войти в нее.

Она оделась и подсела к нему.