Сестрины колокола

Он сидел, руками обхватив колени. Возле Дохлого омута валялась удочка «Смаглер» работы Харди. Леска высохла. Последние три дня солнце пекло нещадно, под его жаркими лучами плоский камень обсох и согрелся.

Постепенно она пришла в себя. Все случилось так быстро, нахлынуло так безудержно и неотвратимо.

Даже если церковь снесут. Ее саму так просто не снесешь.

– Нам лучше встречаться на горном пастбище, – сказала она. – Я переберусь туда через несколько дней. Вечерами в субботу, если я останусь там одна, зажгу свечку в окне.

– А если не одна?

– Тогда слушай, где звенит коровье ботало. Ищи меня там. У нас с тобой целое лето впереди. После того как ты освободишься.

Он явно не понял ее.

– Или кричи, – сказала она. – Если саму корову найдешь.

Он примолк. Она погладила его по руке:

– Что с тобой?

– Ты не слышала? – спросил он.

– Не слышала чего?

– Мне показалось, церковный колокол звонит.

– Наверное, служба скоро начнется?

– Нет, нет. Рано еще. Вот, опять.

Они встали. Астрид вскочила так быстро, что кровь застучала в ушах, и взбежала на пригорок. Там шум воды не заглушал других звуков, и звон колоколов стал слышен более внятно и казался громче.

В самом же селе Сестрины колокола громыхали так, словно извещали об исполнившемся и предупреждали о грядущем: безумный грохот без такта и ритма, как разбушевавшийся гром, и Астрид вдруг осознала, что колокола звонят не в унисон; впервые она расслышала отчетливую разницу между ними. Звонили два колокола по отдельности, и этот трезвон не прекращался, когда они с Герхардом бегом неслись к церкви. Колокола все звонили и звонили, пока звон внезапно не оборвался.

* * *

Повсеместно царила такая неразбериха, что деревенские сплетницы не обратили внимания на их одновременное появление. Казалось, из домов высыпали все поголовно. Даже давно не встававшие с постели старцы ковыляли по дороге все с той же целью – влиться в толпу вокруг церкви. Люди теснились между надгробиями и разводили руками. Из их бессвязных выкриков явствовало, что Сестрины колокола зазвонили сами по себе. Звонили и звонили без умолку каким-то диким звоном, как припадочные, спугнув птиц с деревьев и выманив из-под каменных изгородей барсуков, бросившихся улепетывать на все четыре стороны. Завыли дворовые псы, а хуторяне, прибежавшие первыми, думали, что будет отслужена какая-то особая служба, но не могли понять, почему на кладбище никого нет и почему не перестают звонить колокола, но обсудить причины этого безобразия и попытаться найти ему какое-то объяснение было невозможно – стоял оглушительный шум. Один бывший капитан кавалерии вспомнил, что вроде было такое установление: бить в церковные колокола, если Норвегия вступит в войну. Раскинув руки, старый офицер призывал народ разойтись и довести до других известие о том, что на них движется неприятельское войско, и этот слух – война! война началась! – молнией разлетелся все на те же четыре стороны, куда разбежались барсуки, и развеян этот слух был только на следующий день. Ребятишки карабкались на каменные изгороди, старцы, прищурившись, орали друг другу в уши, а сплетницы, сбившись в несколько группок – потому что они сплетничали еще и друг о друге и жили в страхе, что сплетня обернется против них самих, – тараторили неслаженным хором.

Тем временем прибежал Кай Швейгорд со звонарем, но ни один из них не захватил ключа, поскольку оба думали, что это другой отпер дверь ключом и полез наверх звонить.

Дикий, безумный перезвон колоколов продолжался громче прежнего, вызывая сейсмические сотрясения, от которых разлетались в стороны мелкие камушки.

Когда пастор и звонарь умчались за ключами, несколько человек отважились проверить, а действительно ли двери в церковь заперты. Двери-то и правда оказались заперты, но теперь вернувшемуся с ключом Каю Швейгорду пришлось продираться к двери сквозь плотную толпу.

И тут случилось то, что сочли дурным предзнаменованием и что влило новую жизнь в дремавшее суеверие, – ровно в ту секунду, когда Кай Швейгорд вставил ключ в замок, звон колоколов затих.

Это видели многие.

Едва ключ пастора вошел в замок, ровно когда металл встретился с металлом, колокола затихли. У всех еще шумело в ушах, далекий отзвук еще пел между склонами гор и разлетался мелкими отголосками эха от вершины к вершине, и как раз перед тем, как распахнулась дверь, три женщины, у каждой из которых первенец умер в родах, услышали тяжкие вздохи, доносившиеся из-под кладбищенской земли, – так они потом уверяли.

Собравшийся народ вслед за пастором хлынул в церковь, и в общей неразберихе виновник происшествия запросто мог выскользнуть из своего укрытия и смешаться с толпой. Но эта мысль приходила в голову лишь тем немногим, кто пытался найти разумное объяснение случившемуся. Особого интереса она не вызвала.