11. Воскресенье
Аутодафе
Когда они выехали на поляну, бывшее зернохранилище было погружено в темноту, безжизненную и черную, как кусок угля. Вокруг не наблюдалось никаких признаков жизни, но машина Манделя – «Сеат Ибица» – с погашенными огнями стояла у входа.
Сервас сделал широкий разворот и встал рядом.
Фары, включенные на дальний свет, осветили каменный фасад полуразрушенной фермы, образующий букву L с деревянным зернохранилищем, почти таким же высоким и просторным, как и само здание. Стекол в окнах уже давно не было, как и ставней и дверей. Одни заржавелые каркасы сельскохозяйственных машин – колесной бороны да прицепа с высокими бортами – застыли во дворе, как уснувшие животные.
– Вот черт, – выдохнул Ланг, выпустив из легких весь воздух.
Ночью эти заброшенные, окруженные деревьями строения выглядели гораздо мрачнее и враждебнее, чем, наверное, выглядели днем. Высокое и массивное зернохранилище отбрасывало мрачную тень на утоптанную землю двора и на соседнее полуразрушенное здание.
Сервас заглушил мотор, вышел из машины и прислушался.
Ни звука, только шелестят на ветру деревья. Сыщик обошел автомобиль, открыл пассажирскую дверцу и, не говоря ни слова, вытащил писателя наружу.
– Не валяйте дурака, Сервас, – простонал тот, когда сыщик подтолкнул его к зернохранилищу, крепко держа за руку.
Между качающимися вершинами деревьев вспыхивали звезды. Нараставший в Ланге страх заставлял его все больше и больше замедлять шаг. Сервас на секунду выпустил его, достал пистолет, взвел курок и направил оружие на романиста, указав на широкий зияющий вход.
– Ну! Входите.
Ланг посмотрел на него. Луна освещала его испуганное лицо.
– Нет.
Ответ был решительный. Он наверняка был уверен, что сыщик не приведет свою угрозу в исполнение. Но тут без предупреждения, быстрым, как укус змеи, движением ему по губам прилетело рукояткой пистолета. Послышался хруст, и Ланг вскрикнул.
– Входи…
Писатель согнулся и сплюнул кровь на покрытую пылью землю. Осторожно потрогал разбитые зубы и испуганно взглянул на Серваса, который, между тем, направил прямо ему в лицо слепящий луч фонарика.
– ВХОДИ!
Скрепя сердце, Ланг повиновался. Мартен шел за ним. По согнутой спине писателя, по втянутой в плечи голове можно было догадаться, что тот покорился, но все еще не верит, и ему очень страшно. Вдруг Сервас на что-то наступил. Под правой ногой у него оказалось что-то плоское и мягкое. Он на секунду опустил луч фонарика на носы своих ботинок.
На роман, надписанный Эриком Лангом.
Фонарик осветил вертикальные и горизонтальные балки и перекладины, составляющие высокий и сложный каркас здания, и большие брикеты сена, сложенные пирамидой внутри. Из-за пирамиды раздался голос:
– Закройте дверь!..
– Где мой сын? – крикнул Сервас.
– Закройте дверь!..
Писатель удивленно обернулся к Мартену, и луч фонарика выхватил расширенные от страха глаза. Сервас сделал ему знак закрыть створки двери.
– И не вздумай бежать, – прибавил он, когда Ланг шагнул к дверям.
Романист повиновался и закрыл скрипучие створки, открывавшиеся наружу, в ночную темень.
– А теперь идите сюда, – снова прозвучал голос.
В глубине помещения виднелась маленькая дверь, а за ней простиралась чернота ночи. Они шли именно в том направлении, и дважды под ногой Серваса оказывалась книга: роман Ланга… Что бы это могло значить?
Они миновали маленькую дверь и оказались на дощатом помосте, сколоченном из узких прогнивших плашек.
– Справа выключатель. Нажмите…
Сервас ощупью нашел выключатель, вспыхнул свет, и оказалось, что на потолке болтается на проводе всего одна голая лампочка. И тут все его существо охватили гнев, ярость, адреналин вспенил кровь: в желтом круге света он увидел Реми Манделя, крепко державшего перед собой Гюстава, а возле горла мальчика – острый нож.
– Мандель! – крикнул Мартен дрожащим от ярости и страха голосом. – Посмейте только…
– Он ничем не рискует, если будете делать, что вам сказано, – перебил его великий фанат. – И погасите наконец ваш фонарь, черт возьми! – прибавил он, моргая.
В этот момент Сервас встретился с ним взглядом и понял, что тот пойдет до конца. Потом глаза его скользнули вниз, на бледную мордашку сына, которая еле доставала высоченному Манделю до пупка, и сердце его разорвалось: в глазах его мальчика застыл ужас.
И только после он разглядел все остальное: вокруг Манделя и Гюстава на земле громоздились книги – десятки и десятки книг. Они были разбросаны как попало, составляя просторный круг около двух метров в диаметре.