Сестры

Кто-то кричал «ура», кто-то хлопал в ладоши, кто-то приплясывал, кто-то скакал на одной ножке. Толстощекий дирижер взмахнул рукой, и оркестр грянул в медные трубы.

Тяжелый занавес вдруг раздвинулся, и со сцены прямо в зал прыгнула смуглая узбечка с длинными косами — Майя, за ней краснощекая украинка в венке, с лентами и бусами — Лида, стройный джигит с кинжалом за поясом — Аля, белорусские и таджикские девушки, грузинки в белом наряде. А за ними выскочила худенькая белокурая женщина в темном платье.

— Девочки, да куда же вы! Вернитесь! — Она в отчаянии протягивала к ним руки. — Так нельзя! Не полагается!

Это была балерина, руководившая кружком танцев. За всю свою жизнь она еще не видывала, чтобы артисты перед самым концертом, в костюмах и гриме, прыгали со сцены прямо в зал.

Но девочки никого не слушали: как усидишь за кулисами, когда уже весь дом знает, что нашлась Женина сестра!

Худенькая женщина наконец поняла, что случилось. Она часто заморгала светлыми ресницами, засмеялась и опять заморгала:

— Такое счастье, подумайте… такое счастье…

И все заплясали прямо в зале. Оркестр играл без передышки то русскую, то лявониху, то гопак. Все танцевали вместе — и русские, и литовские, и казахские девушки, грузинки и украинки. А вот в кругу вихрем носится юный джигит. Он то притопнет ногой, то взмахнет кинжалом, то задорно крикнет: «Асса!».

Весь зал оглушительно хлопает в ладоши: «Асса!.. Асса!.. Асса!..»

Витя подбегал то к Шуре, то к Лиде и повторял:

— Видишь, как здорово получилось!.. А что я говорил? Что она не узнает! Так и есть!

Кругом продолжали веселиться. И только в живом уголке на маленькой табуретке одиноко сидела Нина. Наверху слышался топот ног, музыка не умолкала, всем было радостно. А Нина стояла над засыпавшей черепахой и силилась не заплакать. Но редкие, непослушные слезы все-таки капали из ее глаз на твердый тисненый панцырь черепахи, которая высовывала голову, точно недоумевая, о чем Нина плачет.

Глава двадцатая. «Вы — моя семья»

Женя держала сестру у себя на коленях и никуда не отпускала, словно боясь, что она опять куда-нибудь исчезнет.

— Знаешь, как я тебя в лесу несла? Вот так! — И Женя стиснула и крепко прижала ее к себе. — Я все спотыкалась. Снег глубокий, а платье у меня до пят…

— А я помню. Только я думала, будто это все во сне. И будто ты совсем большая! Будто ты вовсе не ты, а тетенька!

Женя тихонько засмеялась:

— А ребята меня так и называли: «тетенька». Я тогда все в мамином платье ходила.

Из зала доносились звуки задорного, быстрого «Московского вальса».

— Женечка, ты ведь теперь будешь жить с нами, правда? — спросила Надежда Антоновна. — Ты же любишь Маринку? — И вдруг она улыбнулась своим мыслям. — А мы-то думали, что Маринкина сестра совсем другая девочка — маленькая, черненькая… Маринка все о ней вспоминала.

Женя задумалась. Что за черненькая девочка?

— А, знаю! Черненькая! — закричала она вдруг. — Это же соседкина дочка! Она еще нам свой автомобиль играть не давала… Маринка, помнишь?

По привычке, Женя все еще называла сестру не Зиной, а Маринкой.

— Помню, конечно помню, — говорила Зина, проводя рукой над очками. Перед ней, как из тумана, выплывали далекие картины родного дома.

Антонина Степановна сидела на диване вместе с Марией Михайловной, Журавлевой и капитаном и все посматривала на сестер. «Что ни говори, а похожи… А что раньше Зина была беленькая, так и у Витюшки волосы когда-то были точно лен… И подумать только: мы искали Зину, а Зина, выходит, искала Женю! Как это говорит Журавлева — встречный розыск!»

Бабушка взяла у Журавлевой портрет тети Паши.

— Так Зина, говорите, сразу ее узнала? — Антонина Степановна всматривалась в лицо Васильевны. — Вот оно что получается: Марусечка Волховская. Партизаны в спешке записали: «Маша Волкова». А на самом деле она Зинаида Максимова. И пожалуйста, сидит тут рядом, в очках!.. — Старушка улыбнулась — очкастая девочка ей понравилась. — И все-таки я в толк не возьму, — Антонина Степановна вернула карточку Журавлевой, — почему тетя Паша — и вдруг Васильевна? Как вы догадались?

Журавлева объяснила. Мужа тети Паши звали Василий. А в Белоруссии есть такой обычай: раз муж Василий, жену называют Васильевна.

И вдруг Женя спохватилась:

— А Нина где? Маринка, я сейчас! — и выбежала в коридор.

Навстречу ей шла заплаканная Нина. Женя схватила ее за руку и потащила за собой.

А Надежда Антоновна решила, что пора ускорить самое важное, зачем откладывать! Ведь и она и Маринка так ждали этого дня. И как только Женя вернулась, Кольцова подозвала ее, притянула к себе:

— Вот, Женечка, давай думать, когда ты к нам… Скоро каникулы. Я возьму отпуск. Будем вместе, всей семьей ходить в кино, в театр, в музеи. Отправимся на лыжах в лес…

Зина обхватила Женю за шею, закричала:

— Приходи сегодня к нам! Насовсем приходи!

— А я… я к вам не могу… У меня ведь здесь тоже сестра — Нина… И вот Лида с Шурой, и девочки… Нет, не могу я! И потом, дядя Саша… Вот когда он приедет…