Сестры

Уэст Маккрей (в студии). Когда я закончил беседовать с Руби и еще не искал Даррена в интернете, я попытался связаться с Марли Сингер, но та не брала трубку. Тогда я позвонил Мэй Бет и рассказал обо всем, что узнал. Она была потрясена.

Мэй Бет Фостер (по телефону). Нет. Ерунда какая-то. Сэди не знала своего отца и всегда говорила, что ей наплевать.

Уэст Маккрей (по телефону). Ну, если на то пошло, фамилия этого парня не Хантер.

Мэй Бет Фостер (по телефону). Даррен… Честное слово, ни разу не слышала это имя. (Пауза.) Но, в общем-то, какая разница. У Клэр было много мужчин и до, и после смерти Айрин… Боже. Неужели Сэди и правда ищет своего отца? Она так и сказала?

Уэст Маккрей (в закусочной, обращается к Руби). Как думаете, Сэди еще с кем-нибудь здесь общалась?

Руби Локвуд. Если не считать меня и Сола… Понятия не имею. Она тут недолго была, меньше часа.

Уэст Маккрей. Можно я оставлю вам фотографию Сэди? Повесите ее где-нибудь в закусочной, поспрашиваете местных?

Руби Локвуд. Без проблем.

Уэст Маккрей (в студии). На следующий день мне позвонил человек по имени Кэдди Синклер.

Сэди

Кафе называется «У Лили».

Забежав внутрь, я прохожу мимо длинной очереди у касс и стараюсь не дышать, чтобы не чувствовать запаха еды или кофе. У меня такое ощущение, будто я никогда больше не захочу есть. С другой стороны, я понимаю: если в ближайшее время я не поем, то протяну ноги. Я вся трясусь, зубы стучат, мне холодно, даже несмотря на жару. Не знаю, как успокоиться. Но нужно. Я захожу в туалет и долго умываюсь, иногда уступая место заходящим и выходящим женщинам.

Я просто хочу избавиться от грязи. Натираю руки и ноги дешевым цветочным мылом и вытираю пену бумажными полотенцами. Руки дрожат. Грязь понемногу смывается, и я обнаруживаю на щиколотках порезы от путешествия сквозь траву. Я засовываю руку под рубашку и вытираю пот под грудью. Волосы скоро станут совсем грязными. Завтра нужно обязательно помыть голову. Делаю на голове тугой пучок. Наклоняюсь к раковине, всхлипываю и бормочу: «Все хорошо, все хорошо, все хорошо», крепко вцепившись в холодный фарфор.

«Он, так сказать, взял Даррена под крыло. Подчеркнуто хорошо к нему относился». Гребаная Марли. «Взял Даррена под крыло…»

Гребаная Марли. Сайлас наверняка увидел в Ките родственную душу. Они оба извращенцы, просто Сайлас лучше это скрывал. Но ведь Марли должна была все понять. «Мы с братом больше не общаемся». Зачем еще разрывать отношения с единственным человеком, который мог бы поддержать ее материально? Я стучу кулаком по раковине. Она. Знала.

А теперь знаю и я.

Я вытираю рот. У меня дикий взгляд. Я не вижу своего отражения. Перед глазами только то, что я увидела в той коробке.

Я что, теперь должна убить его?

Я должна убить Сайласа Бейкера?

В тот день, когда мама выгнала Кита из дома, я украла у него нож.

Все пошло не по плану – во многих смыслах этого слова, – но в тот день я собиралась его убить. Я была почти вдвое младше, чем сейчас, так что это ребячество. Хотя, может быть, я и не собиралась его убивать – наверное, тогда я не могла представить себе нечто настолько необратимое, – но мне хотелось сделать ему больно, так, чтобы он начал меня бояться.

А вот теперь он действительно должен меня бояться.

Он хранил нож на тумбочке в маминой спальне, рядом с Библией. Однажды, через несколько недель после того, как он к нам переехал, он позвал меня и посадил к себе на колени. «Взгляни, Сэди, – сказал Кит, и, прежде чем я успела сообразить, что он сжимает нож, из рукоятки вылетело лезвие. – Это острие. Не смей его трогать, поняла меня?»

Я нащупываю в кармане нож и вспоминаю, как держала его в руках, когда была вдвое младше. Как же странно. Прижав его к горлу Кэдди, я удивилась, насколько естественно он лежит в руке.

Не могу просто взять и уехать из Монтгомери. Не могу так все оставить.

Прячу лицо в ладони.

Нужно все исправить.

Но как же Кит?

Как же…

В туалет заходит женщина. Я поворачиваюсь к ней, лихорадочно все обдумывая. Это чернокожая дама средних лет.

Она заботливо спрашивает, в порядке ли я. Я отвечаю, что все хорошо, и прошу воспользоваться ее телефоном. Из-за стресса я заикаюсь еще сильнее обычного. Она мягко отвечает: «Конечно», и у меня сердце сжимается – то ли оттого, что в мире еще осталась доброта, то ли оттого, что доброты этой мир не заслуживает. Я звоню Хави. На третьем гудке он поднимает трубку. Голос у него заспанный. Я прошу его приехать сюда, и он тут же радостно отвечает: «Да-да, сейчас буду, никуда не уходи». Я отдаю женщине телефон, и она улыбается.

Я возвращаюсь в кафе, жду у двери и ковыряю ногти, пока не начинает идти кровь. Через восемь минут на пороге появляется Хави. Он изо всех пытается вести себя как ни в чем не бывало, но, судя по вздымающейся груди, он сюда бежал. Он слегка бледноват, от него немного пахнет алкоголем. Последствия вчерашнего.