Сестры

– М-мне там н-неприятно находиться.

– Ну, надеюсь, ты не против все утро тут торчать, – говорит Ноа. – Нас наказали, потому что вчера кое-кто, – он укоризненно указывает на сестру, – не сумел прикинуться трезвой. Теперь мы целый месяц под домашним арестом.

Я оглядываю задний двор:

– Ужасное н-наказание, ничего н-не скажешь.

Ноа улыбается:

– Я тебя не слишком хорошо знаю, Лера, но, кажется, слышу в твоем голосе нотки сарказма.

– Есть н-немного. А г-где ваши р-родители?

Я поднимаю глаза на дом, в глубине души ожидая увидеть в окне лицо Сайласа Бейкера. «Где же ты, Сайлас…»

– Папа ушел к флористу, – сообщает Кендалл.

– Что? – Ноа поднимает бровь. – Опять с мамой поругался?

Кендалл томно потягивается:

– Мама услышала, как он встал сегодня ни свет ни зря и поехал в офис. Еще сказала, что он вчера офигеть как поздно вернулся с бейсбола. А обещал сидеть все выходные дома и не вспоминать о работе… В общем, мама рассердилась, ушла гулять с Джиной и не берет трубку. Воскресный семейный ужин пройдет просто замечательно.

– К-Кендалл, – внезапно говорю я, – т-ты не одолжишь м-мне к-купальник?

– Он будет тебе великоват. – Она кивает на свою грудь.

– Боже! – восклицает Ноа. Видимо, поведение Кендалл уже начало его раздражать. – Ну дай ей какую-нибудь майку с шортами.

Он подплывает на матрасе к бортику и вылезает из бассейна.

– Еще раз попробую связаться с Хави. Странно, что он не отвечает.

– Ладно, хрен с тобой. – Кендалл недовольно стонет и поднимается на ноги, всем своим видом демонстрируя, как ей не хочется делать мне одолжений. Я поначалу злюсь, но потом осознаю одну вещь, из-за которой мне становится горько.

Она не знает, что ее отец – чудовище.

– Пойдем, – бурчит Кендалл, и я иду за ней в дом. – Дам тебе шорты Ноа и какую-нибудь его старую футболку…

– С-сама делиться н-не любишь, д-да?

– Без обид, но, кажется, тебе не помешал бы душ.

– Б-без обид, но, к-кажется, ты т-та еще с-стерва.

Она останавливается и поворачивается ко мне с милой улыбкой:

– Никогда не поздно уйти.

Я ничего не отвечаю. Кендалл качает головой, будто это конец разговора, и мы заходим в дом через заднюю дверь. Представить не могу, каково это – каждый день спокойно заходить в такие хоромы и тем более здесь жить. Я опять думаю о том же, о чем подумала, впервые оказавшись в Монтгомери: раз у меня такой жизни никогда не будет, я охотно испорчу ее другим.

Внутри удивительно пустынно. На стене висят черно-белые семейные фотографии, снятые профессиональным фотографом в саду на заднем дворе. Я внимательно рассматриваю каждую: вот Ноа и Кендалл младенцы, вот они дошкольники, затем – неловкие подростки, а потом – красивые молодые люди. Их мать – элегантная женщина с кудрявыми светлыми волосами, которые с каждым снимком становятся все короче. Сайлас на всех фотографиях выглядит одинаково. Самое ужасное – то, каким он кажется безобидным. Смотришь и думаешь: за этим человеком наверняка как за каменной стеной.

Семейные портреты внезапно сменяются снимками школьных команд по бейсболу, которые тренировал Сайлас.

– Смотри, вот Хави, – говорит Кендалл, и я вздрагиваю от неожиданности.

Она показывает на фотографию. У меня не хватает смелости поднять глаза.

– Да что с тобой? – спрашивает она.

– Л-легкое п-похмелье.

– А у меня нет, – довольно заявляет Кендалл.

Я прохожу за ней через гостиную, в центре которой стоит огромный белый диван. От одного его вида становится не по себе. Когда Мэтти было девять, она стала жутко неуклюжей. В итоге она так это и не переросла, но тогда было хуже всего. Вечно все пачкала. Кендалл заводит меня в кухню. Серо-белые мраморные столешницы уставлены приборами из нержавеющей стали. Обеденный стол стоит напротив окна, из которого открывается вид на цветущий сад и кусочек террасы. Кухня загибается и ведет в прихожую.

– Погоди-ка. – Кендалл открывает холодильник. – Умираю с голоду.

Хлопает входная дверь.

– Кендалл, а чья это машина перед домом?

У меня кровь стынет в жилах.

Стоя к нам спиной, Сайлас запирает дверь. В одной руке у него букет из гвоздик и белых роз, другой он поправляет прическу. Потом он поворачивается к нам и внимательно смотрит на меня:

– Кто это?

– Пап, это Лера Холден, – объясняет Кендалл. – Она недавно переехала в Монтгомери. Я вчера вечером тебе не рассказывала? Не могу вспомнить.

– Еще бы ты помнила, – сухо отвечает он.

Сайлас наклоняет голову набок и меряет меня оценивающим взглядом. У меня начинают дрожать руки.

– Холден, значит… Вы с родителями на днях въехали в дом Корнеллов, да?

Я нервно киваю.

– Точно, я слышал, что у Холденов есть дочь. Так перед домом твоя машина?

Он задает этот вопрос с хищной улыбкой.

Я смотрю на Кендалл. Та по пояс в холодильнике.

– Г-где у вас в-ванная?

Сайлас на секунду морщится, услышав мое заикание, но его лицо тут же разглаживается.

– Наверху. Третья дверь справа.

Не поблагодарив, я проношусь мимо него и заворачиваю за угол, к лестнице. Наконец-то я скрылась из его поля зрения. Усилием воли заставляю себя подняться наверх и замираю на лестничной клетке.