Сестры Эдельвейс

– Как мой сын мог просить вас что-то мне передать?

– Он в Маутхаузене. Я там была. Я работала на Гранитверке, компанию, которая управляет карьером, – она говорила очень быстро, оглядывая пустую улицу. – Пожалуйста, можно мне войти?

Георг Хаас был в замешательстве от испуга и нехороших подозрений, но, поколебавшись, молча кивнул и впустил её в дом. Внутри всё оказалось таким же ветхим, как и снаружи, выцветшие обои были сплошь покрыты квадратными пятнами – видимо, там когда-то висели картины. Из мебели в узкой гостиной с высоким потолком были только изъеденная молью вельветовая кушетка и несколько кресел, блестевших от старости.

Иоганна присела на край кресла, Георг Хаас остался стоять, скрестив руки на груди, и хмуро смотрел на неё сверху вниз. Это был измученный человек, утративший силы и интерес к жизни, ставший лишь пустой оболочкой; его лицо было покрыто морщинами, седые волосы всклокочены.

– Ну? – спросил он.

Сбивчиво, подавляя страшную усталость, которая теперь, когда Иоганна была в относительной безопасности, навалилась с новой силой, она рассказала о своём разговоре с Вернером и о том, что он просил передать.

– Он помогает в лагере, – осторожно сказала она, внезапно осознав, что не может быть уверена, на чьей стороне симпатии Георга Хааса, хотя, основываясь на намёках Вернера, надеялась, что они не на стороне нынешнего режима. Да поможет ей Бог, если это не так. Она рисковала, явившись сюда, но у неё не было другого выбора. – Он помогает заключённым, старается, насколько может, облегчить их страдания. Он надеется, что теперь вы им гордитесь.

Губы Георга задрожали, он утёр слезу и покачал головой.

– Бедный мальчик, бедный мой мальчик. – Он судорожно вздохнул. – Они сильно его мучили… гестаповцы? Я знаю лишь, что его арестовали и допрашивали.

– Его рука, – тихо сказала Иоганна, – она… искривлена.

Георг кивнул, осмысливая услышанное.

– Выходит, вы его видели год назад?

– Да, примерно так.

Георг опустился в кресло, обхватил голову руками.

– Слава Богу. Может быть, он всё ещё жив.

– Я молюсь об этом, герр Хаас.

Он поднял голову, оценивающе посмотрел на Иоганну.

– Вам нужна еда. Одежда. Вам вообще некуда пойти?

Она покачала головой, закусила губу.

– Эсэсовцы… у меня есть основания полагать, что они меня ищут. Я могу навлечь на вас опасность. Простите меня.

Он отмахнулся от её слов.

– Останетесь тут, – это было не предложение, а команда. – Война скоро закончится, – сказал он твёрдо, и в его усталых глазах вспыхнул свет. – Всё это время вы будете в безопасности.

Глава тридцатая

Биргит

Равенсбрюк, Германия, февраль 1945

Прошло четыре месяца с тех пор, как Биргит выписали из лазарета и направили в бригаду вязальщиц. Даже здесь заключённым был доступен своего рода саботаж – петли на пятке и носке они делали свободнее, чтобы носки быстрее изнашивались. Этот незаметный бунт позволял сохранять самообладание, когда конец был уже совсем близок. И всё же, сама того не желая, Биргит ощущала слабое, едва уловимое сочувствие к ничего не подозревающим солдатам, у которых в этих злосчастных носках будут мёрзнуть ноги.

Это внезапное сострадание, удивлявшее и расстраивавшее её, она впервые почувствовала в лазарете. Первые дни она просто спала, наслаждаясь немыслимой роскошью лежать в кровати, какой бы она ни была, и отдыхать. Лихорадка долго не унималась, и всё тело ломило, но благодаря отдыху и лекарствам Биргит наконец начала поправляться.

Женщине, лежавшей рядом с ней, повезло меньше. Её кожа жёлтого цвета напоминала воск, но она улыбалась, ласково и блаженно. Когда Биргит смогла сидеть в кровати, они познакомились.

– Тебе явно лучше! – воскликнула женщина на немецком, вполне приличном, хотя и было понятно, что это не родной её язык. – Я так рада. Я знала, что ты поправишься. Ты молодая, тебе есть ради чего жить. – Она улыбалась, её морщинистое лицо лучилось добротой. Биргит непонимающе смотрела на неё. – Меня зовут Бетси, – сказала она. – Бетси тен Бом. Моя сестра Корри как-то меня здесь навещала – у тебя ведь тоже, кажется, есть сестра?

– Да, но откуда вы знаете?

– Ты звала её во сне. Я подумала, что это, наверное, твоя сестра. Лотта, да? Уверена, с ней всё в порядке.

Биргит не знала, что отвечать; Бетси тен Бом говорила уверенно, как прорицательница. Это тревожило, и в то же время ей хотелось верить.

– Вы давно в лазарете? – спросила Биргит.

– Да только вчера положили. Это просто чудо, что мне так повезло. Бог очень добр, правда?

Биргит в недоумении смотрела на неё. Как эта тяжело больная женщина могла такое говорить, попав в концлагерь, скорее всего безо всякой на то причины, и, судя по её виду, находясь на две трети пути к смерти? Она несла ту же чушь, что и Лотта, но ведь была гораздо старше и казалась мудрее.