Сестры Эдельвейс

– Сейчас опаснее пытаться попасть в Швейцарию, чем оставаться в Зальцбурге, – сказал он однажды вечером Иоганне, когда она пришла к нему, скользя по улицам и переулкам, как тень. – Большинство здешних монахинь на моей стороне, а некоторых сомнительных можно держать в неведении. Для них я всего лишь садовник, и теперь у меня есть документы, подтверждающие это.

– А если они заподозрят и донесут на тебя? – спросила Иоганна, разрываясь между беспокойством и облегчением оттого, что Франц останется.

– Это риск, на который я должен быть готов пойти. Я хочу остаться. – Он сжал её руку, переплёл её пальцы со своими. – Я не хочу оставлять тебя.

Так что он перебрался в сарай в задней части сада аббатства, подальше от посторонних глаз. Монахини снабдили его бельём, одеялами, книгами и посудой. Он приносил аббатству пользу, занимаясь мелким ремонтом, чиня инструменты, помогая в саду. Для всех, кто мог задать вопросы, он был Генрихом Мюллером из Гродига, сыном фермера, выполнявшим в монастыре работы, которые не могли выполнить сами монахини.

И всё же они жили в страхе, и так долго, что Иоганна не могла вспомнить, каково это, когда не ощущаешь тугой узел беспокойства в горле, не чувствуешь, как сердце начинает колотиться, стоит ей услышать шаги или стук в дверь. Она в последний раз обняла Франца.

– Ты приятно пахнешь, – заметила она, и Франц рассмеялся.

– Ты имеешь в виду, лучше, чем выгребная яма? Что ж, я вчера вымылся у колонки. Вода была ледяной, но всё равно приятно.

– Ты должен быть осторожнее, – напомнила она, и Франц посмотрел на неё с насмешливой нежностью.

– Я осторожен, Иоганна. Я не покидаю сарай, когда сюда приходят.

– Долго это продолжаться не может, – заметила Иоганна, но её слова прозвучали неубедительно. Франц снова рассмеялся, на этот раз горько.

– Думаю, может.

Иоганна часто приносила ему газеты, хотя в них не было ничего, кроме пропаганды и откровенной лжи. Они обычно портили ему настроение, но она всё равно их приносила, зная, как ему не хватает новостей, как ему не хватает чего-то, кроме четырёх стен сарая и границ монастырского сада.

– Конечно, всё скоро изменится, – настаивала Иоганна. – У них уже и сейчас дела идут не очень, ты же видишь это между строк.

«Гитлер по-прежнему на вершине успеха» – сообщали газеты. В июне вермахт предпринял масштабное вторжение в Советский Союз. Среди тысяч его солдат была и Первая горнострелковая дивизия, где служил Вернер, – её перебросили в Украину, чтобы она продвигалась к Москве, по пути одерживая лёгкие победы.

Однако всего несколько дней назад больше тысячи немецких солдат погибли от мин-ловушек, расставленных советскими войсками в Киеве, и Гитлер пообещал быструю и жестокую расправу. Он уже провозгласил, что будет морить голодом ленинградцев, пока те не подчинятся. Франц подчёркивал, что огромные ресурсы Советского Союза: оружие, солдаты, – пушечное мясо, как он с горечью их называл, – более чем равны ресурсам Гитлера, но потребуется время. Сколько именно времени, они не знали, и вряд ли кто-то знал.

– Главное, не терять надежды, – твёрдо сказала Иоганна. – Без неё мы ничего не сможем.

– Я знаю, – ответил он, но не слишком уверенно, и Иоганна не могла его винить. Он долгое время прожил, можно сказать, в шкафу, лишь изредка выбираясь в сад, а еды ему с трудом хватало, чтобы не умереть от голода. Монахини были к нему настолько щедры, насколько могли, но всем урезали рацион, а они и без того питались просто и скудно. К тому же Иоганна понимала, что некоторые монахини не знают, кто на самом деле Франц, и могут заметить, что еда постоянно исчезает. Осторожность не была лишней.

Когда Франц отступил чуть в сторону, Иоганна заметила, какой он бледный, хотя только что закончились три месяца солнечного лета. Он сильно похудел – стройная от природы фигура теперь казалась измождённой, но в руках ещё оставалась сила, а сила духа была столь же несомненной, как и всегда. Она любила его уже пять лет, но совместное будущее по-прежнему казалось далёким, если вообще возможным.

– Как там отец? – спросил Франц, как всегда, и, как всегда, Иоганне не хотелось честно отвечать на этот вопрос. Манфред вернулся из штаб-квартиры гестапо на Хольфгассе, но вернулся совсем другим человеком – сломленным. Он провёл там всего одну ночь и утром пришёл домой, измученный, ошеломлённый, совершенно раздавленный, пусть и без видимых следов насилия.

Хедвиг с плачем рухнула ему на шею, и Манфред неловко потрепал её по руке, но не сказал ни слова. Иоганна и Биргит смотрели на них с осторожной, пугливой радостью. Её сменил наползающий ледяной страх, когда Иоганна заметила отсутствующий взгляд отца.

– Папа, – спросила она, – что случилось? Ты в порядке? Они… – Она не смогла заставить себя задать этот вопрос.

Отец механически, как заводная кукла, кивнул вверх-вниз, продолжая похлопывать жену по руке. Я вернулся, повторял он снова и снова. Я вернулся.