Вокруг слонялись ошеломлённые женщины, несколько молодых охранников смотрели на них с ленивым, скучающим безразличием. Лотта подтолкнула Биргит к озеру, пригнулась, чтобы набрать ладонями кристально чистую воду, и, сделав глоток, поразилась её вкусу, такому чистому, такому свежему. Напившись, она ополоснула водой лицо и волосы, стёрла грязь со щёк. Биргит последовала её примеру, но нерешительно; она казалась слишком усталой, чтобы чувствовать что-то ещё.
– Разве это не счастье – быть чистой, Биргит? – воскликнула Лотта, глядя, как вода стекает между пальцами и хрустальные капельки отражают солнечный свет.
– Какие уж мы чистые, – пробормотала Биргит. – Вот смотри, – она вытянула вперёд исхудавшие руки, обвела взглядом своё измождённое, грязное тело.
– Всё равно, – настаивала Лотта, и сестра с раздражением посмотрела на неё.
– Не надо так уж стараться, – язвительно прошипела она. – Ты не станешь ещё большей святой, если будешь благодарить Бога за каждый глоток воды.
– Я и не пытаюсь! – воскликнула Лотта. – Биргит, ты же знаешь, я всю свою жизнь старалась поступать правильно, найти счастье, и покой, и… принадлежность к чему-то, и так и не смогла их обрести вплоть до этого дня.
Биргит недоверчиво посмотрела на неё и ничего не ответила.
– Я серьёзно, – продолжала Лотта. – Это ужасно, что они делают, что они сделали. Это неправильно и несправедливо. Я ни в коей мере этого не отрицаю. Но Бог здесь, Биргит. Он здесь, с нами. – Она подняла голову, обвела глазами женщин, которые так и слонялись вокруг. Одни пили, другие просто сидели на траве и ошарашенно смотрели перед собой на слонявшихся вокруг охранников. – Мы можем совершить здесь что-то хорошее, – мягко сказала она. – Я чувствую это. Не знаю, зачем мы здесь, но… явно не просто так.
– Может,
Ни одна из сестер не произнесла ни слова, когда они выстроились в шеренгу с тремя другими женщинами и, подгоняемые охраной, начали медленный, утомительный марш вдоль берега озера, который тянулся милю или больше. Тело и ноги сводило болью.
Лотта упивалась красотой этого дня – ослепительной синевой неба, солнцем, которое лилось сверху, как масло, превращая всё вокруг в золото. Пока они шли, несколько детей подбежали к ним, осторожно улыбаясь. В их невинных глазах читалось любопытство.
Лотте улыбнулась в ответ, а Биргит просто отвела взгляд. Что дети должны были подумать об этих оборванных женщинах, о шеренгах скелетов, одетых в лохмотья, выходивших из поезда, чтобы тут же исчезнуть за стенами из колючей проволоки? Уже показался лагерь – море серых бараков, обнесённых проволокой, с деревянными сторожевыми вышками на каждом углу.
Сердце Лотты трепетало от страха впервые за всё это мучительно тяжёлое путешествие. Лотта тяжело сглотнула. Выйдет ли кто-то из них из серых ворот, в которые они сейчас войдут?
У неё не было времени думать об этом, потому что охранники подталкивали их вперёд к воротам в огромную палатку, где земля была покрыта грязной соломой, кишевшей, к ужасу Лотты, вшами.
– Это не имеет значения, – справившись с собой, сказала она Биргит. – По крайней мере, мы будем не на солнцепёке.
Поскольку охранники так их торопили, Лотта думала, что их сразу же поведут дальше, но оказалось, что им снова предстоит ждать. Они несколько часов простояли, пока наконец не решились опуститься на солому.
– У нас всё равно будут вши, – сказала Биргит, пожав плечами, – не теперь, так после.
Уже наступил вечер, когда им велели выстроиться перед женщиной с каменным лицом и руками, похожими на куски мяса на крюке мясника. Она смотрела на них всех с холодным пренебрежением, нетерпеливо наблюдая, как они строятся, словно она тратили впустую ее драгоценное время.
Лотта старалась не шататься. В поезде ей досталось лишь немного хлеба, а сегодня – только пара глотков воды из озера. Её тело казалось скелетом, кое-как скреплённым сухожилиями и кожей.
Вскоре их провели в помещение, похожее на бетонный сарай. За столом сидели несколько скучающих офицеров, которые спросили их имена и возраст, а затем указали на груду вещей – потрепанных чемоданов и ковровых баулов, кожаных сумочек и потёртых наволочек, набитых бесценными вещами – всё теперь перемешалось.
– Вещи класть сюда! – рявкнул один из охранников.
Лотте вспомнилось, как она отдала настоятельнице веточку эдельвейса, чувствуя себя такой великодушной, такой святой оттого, что пожертвовала этим драгоценным предметом. Теперь она бросила в кучу свой свернутый свитер с расчёской и чётками, лишь на миг ощутив лёгкое сожаление. Да, без чёток будет непросто, но ведь молитв у неё никто не отнимет.