Сестры Эдельвейс

Потом их отвели в душевую и заставили раздеться под пристальным взглядом другого охранника, молодого человека с тёмными волосами и густыми бровями. Пальцы Лотты дрожали, когда она стягивала тюремную одежду, с ужасом осознавая свою наготу. Ни один мужчина прежде не видел её раздетой.

Когда она поспешила мимо мужчины к крану, из которого текла только струйка ледяной воды, он шлепнул ее по ягодице, как фермер шлёпает по боку кобылу. Лотта отшатнулась, и он рассмеялся.

– Хорошенькая, – сказал он ей, и желудок Лотты скрутило. Она отвернулась от него, прикрываясь, как могла, пока на неё капала холодная вода.

Глава двадцать шестая

Иоганна

Санкт-Георген-ан-дер-Гузен, Верхняя Австрия, январь

– Документы, пожалуйста.

Без малейшего трепета Иоганна передала бумаги охраннику, стоявшему у дверей безобидного на вид здания с красной крышей, где размещалась компания, управлявшая каменоломнями концлагеря Маутхаузен. Он пролистал их и без слов вернул ей. Высоко подняв голову, Иоганна вошла в здание, чтобы начать свой первый рабочий день в компании, куда ей помогла устроиться Ингрид.

Когда год назад Ингрид спросила её, готова ли она сотрудничать с ними, Иоганна мгновенно, не задумываясь, ответила согласием. Ингрид была права – ей уже нечего было терять. Сёстры и Франц пропали без вести, отец стал бледной тенью прежнего себя, а мать подчинила всю себя заботе об отце и жила только ради него. Иоганне хотелось лишь одного – мстить. Ярость горела в ней, как пламя, сжигая любые сомнения и страхи.

– Ты многое потеряла, чтобы кое-что усвоить, – сказала Ингрид. – Ты можешь сделать много хорошего для нашего дела.

Но в следующие полгода не произошло ничего, и никакой пользы Иоганна не приносила. Она продолжала работать в унылой бухгалтерии, по вечерам возвращалась домой, чтобы поужинать и перед сном послушать радио с родителями. Когда она спросила Ингрид, что можно сделать, та лишь поджала губы и покачала головой.

– Лучше затаись, пока риск слишком велик. Пока никто не забыл о том, что натворили твои сёстры и этот еврей.

– Франц, – сквозь зубы пробормотала Иоганна. – Его зовут Франц.

Она увидела во взгляде Ингрид сочувствие и вместе с тем раздражение.

– Тебе нужно поменьше думать о людях, – буркнула Ингрид. – Есть причины и поважнее.

– Главная причина и есть люди, – парировала Иоганна. – Нет дела без личностей, и нет победы без их усилий. Я буду продолжать думать о людях, потому что только это и делает меня человеком. Когда мне будет наплевать, я потеряю человеческий облик.

К её удивлению, Ингрид рассмеялась.

– Да, да, так сказал твой замечательный отец. Очень хорошо. Кстати, может быть, я смогу выяснить, что случилось с твоим Францем.

– И сёстрами, – быстро сказала Иоганна. – Мне нужно знать, где они.

Ингрид сдержала слово. Спустя несколько месяцев она сообщила Иоганне, что Биргит и Лотта находятся в Равенсбрюке, к северу от Берлина, Франц – всего в ста километрах от него, в Маутхаузене, лагере, отведённом для политзаключенных и представителей интеллигенции.

– Этот лагерь считается одним из худших, – предупредила Ингрид. – Эсэсовцы прозвали его «Кнохенмюле» – Костомол. Ты меня извини, конечно, но мало вероятности, что твой Франц выживет. Скорее всего, он уже мёртв. Хуже всего они обращаются с евреями, и путь вниз к каменоломне называется Лестницей смерти. Они…

– Я поняла, – резко ответила Иоганна. – Не будем об этом.

И все же Ингрид сказала достаточно, потому что образы, всплывавшие в воображении Иоганны – кости, истертые в пыль, и лестницы, ведущие в ад, – мучили её в минуты слабости, когда она позволяла себе думать об этом. Что, если Ингрид права и Франц уже мёртв? Она подумала, что почувствует, если он умрёт, но эта мысль тут же показалась ей глупой и наивной. Как она могла почувствовать?

Спустя ещё полгода Ингрид наконец связалась с ней.

– Я нашла тебе работу. Будешь машинисткой в Маутхаузене.

– Маутхаузене? – повторила Иоганна, с удивлением и тревогой глядя на Ингрид. – Там, где Франц?

– Это компания, которая контролирует карьер. Она находится в Санкт-Георген-ан-дер-Гузен, примерно в десяти километрах от лагеря. – Какое-то время Ингрид молчала, курила. Её лицо осунулось, морщины глубоко врезались в кожу, тело стало казаться худым и угловатым, в чертах читалось страдание. Она начала стареть, подумала Иоганна.

– Как вы это устроили? – спросила она. Ингрид покачала головой.

– Лучше тебе не знать. У нас есть там свои люди.

– Но Маутхаузен находится больше чем в ста километрах от Зальцбурга, – пробормотала Иоганна, – как же я смогу там работать?

– Тебе придётся жить в деревне. Между прочим, очень красивое место – горы, озеро. Большинство жителей делают вид, что лагеря не существует. – Ингрид скривила губы и резким движением погасила сигарету.

– И что я буду там делать? Чем это вам поможет? – Мысли Иоганны метались, слишком много на неё свалилось новой информации.

– Пока просто работай и веди себя как трудолюбивая, порядочная девушка, преданная рейху. Твоё время ещё не пришло.