Сестры Эдельвейс

– Нацист, да? Я пытался им быть, но мне не хватило сил. – Он покачал головой. – Я стыжусь самого себя. Но прошу тебя, скажи мне, что с Биргит всё в порядке. После того, как меня арестовали… мне пришлось им сказать…

– Так это ты? – У Иоганны так сильно кружилась голова, что ей казалось, она вот-вот упадёт в обморок. – Ты сказал им о нас? О Франце? – Его имя прозвучало как крик.

– О вас? Нет. Я ни слова им не сказал о вас. Только о сестре Кунигунде. Я знал только это имя. Но я никогда не сказал бы им о Биргит. Этого они из меня вытянуть ни за что бы не смогли.

– Кунигунду приговорили к смертной казни, – холодно сказала Иоганна. – Ты это знал?

Вернер опустил глаза.

– Я предполагал, что так будет, – тихо ответил он.

– Как же ты мог…

Вернер кивнул, принимая её гнев как должное.

– Я не такой смелый, каким себя считал. – Он протянул Иоганне руку, и она не смогла сдержать стон. Его ладонь была мёртвой, бесполезной, изуродованной, пальцы искривлены до невозможности. Казалось, это кошмарный муляж, слепленный из воска.

– Мне очень жаль, что так вышло с Кунигундой, – пробормотал он. – Но… Биргит…

– Их с Лоттой отправили в Равенсбрюк.

– О господи! – Вернер отвернулся, ссутулился. Иоганна оглянулась и увидела, что к ним идут два офицера СС.

– Вернер, я пытаюсь найти Франца Вебера. Папиного помощника, помнишь такого? Он еврей, и я думаю, что он в одном из этих бараков. Ты его видел?

– Франца? Да. – Дождавшись, когда офицеры пройдут мимо, он повернулся к ней…

– Он жив? – Облегчение наполнило всё её тело, и она с трудом удержалась на ногах, схватившись за стену барака. – Ты можешь привести его сюда? Пожалуйста? Мне нужно с ним поговорить, нужно его увидеть…

Вернер нахмурился, покачал головой.

– Как ты вообще сюда попала, Иоганна?

– Я работаю в конторе неподалёку. Я сказала, что должна доставить сюда папку с документами.

– Иоганна, это опасно…

– Я знаю, – отрезала она. – Но я готова рисковать. Только пожалуйста, пожалуйста, приведи сюда Франца.

Какое-то время Вернер смотрел на неё, а потом кивнул.

– Хорошо, постараюсь. Но, Иоганна… когда вернёшься в Зальцбург, можешь кое-что передать моему отцу? Его зовут Георг Хаас, он живёт в Эйгене, на Траунштрассе, дом двадцать два. Скажи ему… скажи ему, что теперь он наконец-то может мной гордиться.

Сглотнув ком в горле, Иоганна ответила:

– Я постараюсь.

– Спасибо.

Вернер побрёл обратно в казарму. Иоганна ждала, закрыв глаза, всё её тело было напряжено.

Она услышала, как дверь открылась и снова закрылась, следом послышались шаги. Она открыла глаза.

Этот человек не Франц, – была ее первая безумная мысль. Он не может быть Францем. Он, этот человек перед ней – ведь он же старик! Ему никак не меньше пятидесяти, ему не может быть неполных тридцать. Его голова была выбрита, гладкий череп сиял белизной, кожа была натянута так туго, что проступали кости, полосатая роба болталась на тонком, как палка, теле.

– Иоганна…

Этот голос прозвучал чуть громче хрипа, но она его узнала. Она вскрикнула и зажала рот рукой.

– Зачем ты сюда пришла? – спросил Франц. Его голос казался сердитым.

Иоганна бросилась к нему, обхватив его руками, ощутив острые кости. Его тело стало таким болезненно тонким, что она боялась сломать его пополам. От него ужасно пахло, он совершенно не был похож на Франца, но это был Франц.

– Мне нужно было тебя увидеть, – прошептала она.

Франц обнял её, притянул к себе и покачал головой.

– Я очень не хотел, чтобы ты видела меня таким, – выдавил он, а потом, к ее ужасу, расплакался.

– Франц… Франц….

– Я никогда не хотел, чтобы ты видела меня таким, – повторил он, и слезы потекли по его морщинистым, иссохшим щекам. – В таком месте… о Господи, это ужасное, ужасное место.

– Однажды это закончится, – прошептала она. – Иначе и быть не может.

– Что стало с Биргит и Лоттой?

– Они в Равенсбрюке.

– Как твой отец?

– Всё так же.

– А ты? Господи, как ты вообще сюда попала?

Она в двух словах рассказала ему о своей работе, и он отшатнулся.

– Ты что… работаешь на них?

– Это… это не так, – поспешно ответила она. Ей не хотелось обременять его знанием деталей, информацией, которую из него можно было бы выбить пытками, если бы кто-нибудь что-то заподозрил. Какое-то время он смотрел на неё, а потом, понизив голос так, что ей пришлось изо всех сил напрячь слух, спросил: – Ты имеешь в виду, что занимаешься… другой работой? Рискуешь жизнью?

– А как иначе? После всего, что произошло? Если мы не будем рисковать своей жизнью, ничего не изменится.

– Но твоя жизнь, Иоганна…

– Это всего лишь одна жизнь. – Она думала об Ингрид, её словах о том, что нужно служить делу, а не спасению тех или иных людей. Теперь она лучше понимала её слова и всё же в первую очередь боролась за них двоих. За то, чтобы они были вместе, чтобы жизнь, о которой они могли только мечтать, стала реальностью.

– Если ты обещаешь остаться в живых, – сказала она ему, – то и я обещаю.

Франц грустно улыбнулся, его губы прижались к деснам, его лицо было таким болезненно худым.

– Не знаю, смогу ли я дать это обещание.